Сквозь седые хребты

– Есть среди них один особенный. Зовут Иваном. Слышали, небось, что в Чите-городе творилось несколько лет назад?

– Как не слыхивать. Настоящая стрельба на тамошних улицах стояла. И погибшие были, и пораненные. А больше всего людей под стражей потом оказалось.

– Да, братцы, это вам не шуточки, – вздохнул тот, который отодвинулся от парня.

– А у этого Ивана фамилия, часом, не Буров?

– А что?

– Охранник как-то кричал там на одного. Мол, морда политическая, снова по кандалам заскучал?

– И чего ж?

– А того, что тот, на кого охранник обзывался, и есть самый Иван Буров.

– Говорят, ему с воли привет передавал какой-то шибко тоже политический, из ихних начальников.

– А случаем, не Игнатка тебе по это сказывал?

– А причем здесь Игнатка?

– Притом, что он тайком всякие новости докладывал ротмистру Муравьеву. Игнатку потом Гаврила Лыков шибко напугал. За такое свинство шею пообещал свернуть как гусю. Лыков-то и кабан здоровый, и разумение свое в мозгах имеет. Даже пальцем Игнатку не тронул, только строго пригрозил.

– И что потом?

– Да и ничего. Игнатку вскорости куда-то перевели с этого участка. Больше они с Гаврилой не видались. Гаврила-то сейчас неподалеку от нас на лесосеке робит.

– Да, брат, дела…

– Вы тут хайло-то особливо не открывайте на энту тему, – тихонько предупредил молчавший до этого Степан. – Неровен час, новый Игнатка объявится.

От этих слов всем стало как-то не по себе.

– А я что? Я ничего, – сконфузился любопытный, который парня расспрашивал. Худого тела артельщик лет сорока со щербатым ртом.

– Ладно вам, – проговорил кашевар. – Нашли, о чем спорить. Вы лучше-ка о себе подумайте. Каждому человеку свое уготовано…

– А привольно здесь у нас, – перевел кто-то разговор на другую тему. – А то, что старшой узду затягивает, пущай. Иначе нас, архаровцев дровосечных, ничем не проймешь. Старшой, он свое дело знает и сурьезно его выполняет, – кидал он леща в адрес Степана. – А нам все одно – жрать-пить. По мордасам не дают, чем не жизнь? Вот, глядишь, к концу сезона поспеем, и нам ишо ручку позолотят. А? Верно, братцы-кролики?

Никто не ответил. Люди молча заканчивали с обедом, швыркали чай.

– Сезон закончим, а дальше что? – спросил сосед Прохора, сдвинув мятую брезентовую шляпу на затылок.

Тот громко крякнул, но промолчал. Кряжистый мужик, этот Прохор. Тоже получив добавки, сидит себе, уплетает ложкой кашу из миски. Такого не затравишь разговором на острую тему.

– Ты у Степана спроси. Он главнее нас, ему и знать лучше, – отозвался, наконец, Прохор.

– Все одно. Межсезонье. Наше временное дело – лес рубить на дрова. Поленницы складывать для станции на зиму. Опосля укажут, чем заниматься, – пояснил Степан.

– А что не временно? Все мы тут, паря, на белом свете, временные.

– С таким настроением никак не позволительно еду заканчивать, – беззлобно заворчал кашевар, собирая пустые миски с ложками.

– Все! Подъем, ребята! Пора за работу. Поели-попили. Еще и на треп времени хватило, – поторопил артельщиков Степан.

Вставать не хотелось. Здесь, вблизи зимовья у костра, и паутов с мошкарой меньше, чем на таежных делянах. И ближние деревья хорошо спасали от солнцепека.

– Никак, уши заложило?! – повысил голос Степан. – Подымайтесь, опосля догутарите про жизнь. Кабы она от ваших разговоров лучше становилась…

Мужики отряхивали штаны и рукава от листьев и хвои. Разобрав топоры и пилы, отправились на деляну. Кашевар, собрав грязную посуду, сложил все в пустой казан из-под каши, понес мыть на ключ ниже по течению.

7

Иван Буров лежал на ворохе срезанного тальника, заложив ладони за голову. Вверху синело прозрачное бездонное небо, в котором тянулась легкая поволока серебристых перистых облаков. Кажется, распогодилось. А до этого все дни стояли пасмурные. За марью – большим болотом, поросшим огромными травянистыми кочками – сквозь сито мелкого дождя и пелену тумана едва проглядывали силуэты сопок.

О многом передумал Иван за время, что прошло после неудачной попытки побега, когда пересеклись их пути с казачьим офицером-грузином на реке неподалеку от строящегося тоннеля в Темной. И можно ли считать тот случай удачным? Вероятно, это было проявлением жалкого желания оторваться от окружающих. Может быть, просто побыть в одиночестве. На протяжении последних лет, будучи в таких условиях, почти не имелось возможности хотя бы на короткое время остаться одному с самим собой, со своими мыслями и размышлениями. Постоянное окружение людей и неусыпный надзор со стороны охранников. Арестант он и есть арестант.