Сквозь седые хребты

Разговор землекопов прервала команда десятника заканчивать перекур. Рабочие тяжело поднимались с пожухлой осенней травы. Тянуло вздремнуть под еще ярким солнышком. Быстро пролетает короткое лето в Забайкалье. Человек больше, как говорится, ждет его. Появится первая свежая зелень на луговинах, расцветут сплошным багульником, цвета переспевшей малины, сопки. Радуется местный житель. Дожили-таки до благодати. Но захлестнут крестьянина дела сезонные: пашня да посевная, покос да уборка хлебов, и не заметит он, как снова подступит осеннее ненастье с холодными утренними росами, а там и первые «белые мухи» начинают кружить.

Разобрав лопаты, люди направились к карьеру. Почва сильно разбухла. Земляная насыпь железной дороги в некоторых местах, размытая недавними дождями и потоками своенравного ключа, вышедшего из берегов, заметно опустилась. В нее постоянно сыпали только что привезенный из ближнего карьера грунт.

– Экая прорва! – чертыхались на непогоду и промоину мужики, налегая на черенки больших совковых лопат. – Что она, земля-то, тает, что ли? Ведь не снег же. И камень-балласт с берега Амазара и песок с карьера у сопки. Что ей, холере, надо? Вроде и насыпь-то высокая, вон куда задрали, а толку мало. Будто изнутри вода течет…

– Дело в том, что здесь, в Забайкалье, дожди выпадают сразу на большой площади, потому и такие наводнения, – объяснил один из знающих землекопов другому.

– Так можно до костей и руки стереть. Одни мозоли и остались, – ворчал кто-то другой, искоса поглядывая на фигуру десятника. Тот нервно бегал по краю земляного карьера. Одним одна команда, другим другая. Казалось, все десятники были чем-то схожи между собой. Небольшого роста и сухощавы, быстры на ногу и сноровисты, порой, крикливы. Они задавали тон в работе, держа высокий ритм в течение дня. Возможно, это помогало людям. Особенно, в ненастные дни. Не позволяло расслабиться физически.

– Что? Кайлить лучше? – спрашивал ворчавшего напарника по носилкам сосед. Землю грузили на подводы. Коневоды сменяли друг друга. Одна тяжело груженая телега медленно уползала по разжиженной грязью дороге, на которую был накидан ерник, освободившееся место на погрузке занимала следующая.

– Лучше, не лучше, а все-таки там определенней занятие.

– Куда уж определенней, – встрял в разговор другой. – Указали на сопку, долби в ней дыру, пока насквозь не просунешься. А сопок, паря, на пути «железки» не счесть.

– Нам всех сопок не надобно. Нам бы те продолбить, которые господа инженеры вычислили и на бумаге нарисовали. Я вот башку свою темную ломаю над этими господами инженерами. Они-то какого хрена с нами тут паутов да комаров кормят? А? Какого ляда? Кто их сюды гнал?

– Это верно. Шут поймет этих господ…

– А можа они сюды за большой деньгой?

– Вы что ж? Думаете, по собственной воле они здесь? Дудки. По государеву указу. Всех ученых инженеров, что по части железных дорог, сюда и турнули. Вот построят и вернутся обратно.

– Все вы тут дурачье, темное-претемное, – не выдержал кто-то из землекопов, что был чуть образованнее остальных. – Как же мы без их ума бы строили? Ну? Разумеете?

Остальные замолчали. Сконфузился тот, кто начал этот разговор. Видимо, мужики поняли роль упомянутых инженеров…

Молчали несколько минут.

– Слышь-ка? А тот, что нашим участком ведает…

– Покровский?

– Ага. Молодой, но молоток.

– Это как понимать?

– Хоть из господ, но душу имеет. Говорят, рабочие на него обид не таят. Авторитет человек.

– Кончай, братва, языками молоть. Пользуетесь случаем, что десятник далеко. Знать, не совсем ухандокались, если на болтовню тянет.

– Ишь ты, на губы кандалов нет. Тебе-то, бесстыжему, только о бабах и балаболить, душу травить окружающим людям.

– А че, не мечтаешь за бок хошь подержаться? А лучше всего за титьку?

– Тьфу, зараза, прилипнет щас опять с титьками, – переругивался с молодым парнем дед. У парня нахально блестели глазки.

– Эх, кабы вольную получить после всего-то… Вроде, сулят ее, когда к океану-море синему доберемся…

– За что сидишь-то, парень? – спросил молодого тот, что постарше.

– Неважно, – бросил через плечо молодой.

– Поди, на читинском рынке кошельками промышлял?

– Близко к истине, – на удивление остроумно ответил молодой.

– Я тоже, кажись, слышал насчет амнистии государевой после окончания работы, – проговорил кто-то, словно подогревая тему, общую для всех за исключением вольнонаемных.

– А вот погодь…

– Обещанного три года ждут.

– А кто конкретно обещал-то? Никто и не обещал. Значит, все враки.

– А вот послухай энтого, языкатого…

– Язык без костей. Так что мели, Емеля, твоя неделя.

Кругом нестройно засмеялись. Редко смеялись арестанты, но смеялись. Верно, русский человек только тогда уж и не смеется, когда в гробу лежит…