Сквозь седые хребты

«Языкатый» умолк, яростно стуча лопатой о камни, раздалбливая верхний слой твердой почвы. Рубахи на спинах землекопов, которые, рассыпавшись по склону карьера, расширяли его границы, постепенно темнели. Мужики взмокли. На разговоры уже не тянуло. И впрямь, где она, воля-волюшка? За какими далекими синими сопками прячется? В каком таежном распадке терпеливо ожидает своего часа? Кто даст ответ?..

Промоины удалось залатать, и землекопов перебросили на лесные деляны, где велась заготовка леса для пилопроизводства местного предпринимателя Размахнина.

*

А вскоре опять зарядили дожди, и снова пришлось засыпать железнодорожное полотно. Теперь на это определили вольнонаемных рабочих.

Кругом сырость. Один из молодых мужиков присел на камень. Взявшись за короткую голяшку, стянул с ноги насквозь промокшую чуню, размотал грязную портянку. Пальцы на белых сопревших ступнях не хотели сгибаться.

– Ну, паря, осень с заморозками на носу. Следует прежде о ногах заботу иметь. Негоже в драных обутках на работу ходить. От простуды ног исходят все болезни. А расхвораешься-занедужишь, урежут заработок. Так-то, – укоризненно качал головой высокий костлявый рабочий, с сочувствием глядя на товарища. – Ревматизму схлопочешь, век здоровья не видать.

Старший объявил перерыв. Рабочие оживились.

– Костер совсем загас. Тащи веток!

– Сейчас дожди перестанут, укрепим полотно и дело сделано. Так и старший десятник говорил.

– Северянин?

– Ага.

– Башковитый мужик. Раз сказал, значит, так оно и будет.

– Говорят, в городе Чите начальство тамошнее большое собрание вело насчет окончания строительства «железки».

– И что?

– Мол, из самого Петербурга поступила депеша, чтобы по первому снегу пустить паровоз с пассажирским составом по всей длине дороги.

– Знать, на самом деле к концу идем. Оно, конечно, всей обстановки мы не знаем. Северянин тоже давеча говорил, что строительство идет одновременно по всем участкам. Как их завершат, так и пустят первый поезд.

– А тебе о чем переживать? Как доробим, так и дело будет в шляпе. Можно на радостях купить штоф в лавке…

– Водочки, оно, конечно, очень даже пользительно после стольких трудов, – выразительно сглотнул слюну один из мужиков. – Но увлекаться вред большой. Дома баба да ребята малые ждут, не дождутся…

За разговорами рабочие наложили в костер побольше сучьев от листвянки. Дрова сырые, но разгорелись на горячих углях. Тот, который промочил ноги, протянул к жаркому огню мокрую обувь, приладив их на палку близко у пламени.

– Смотри, чтоб не сгорели! – предупредили его. Он молча чуть отодвинул палку от костра.

– Мокрота чертова! И когда только силы небесные нас пожалеют? Закроют дыры в тучах? – землекоп с обтянутым тонкой желтой кожей лицом смотрел, задрав голову, в пасмурное небо. – Рваные дыры в тучах свинцовых, – произнес он вдруг стихотворно.

– Ты, часом, не поэт? – спросил нижегородец.

– Не-а. Я деревенский.

– И там, чай, стихотворцы рождаются, – заметил переселенец из Нижегородской губернии, сильно окая и постоянно употребляя слово «чай». Про это самое «чай» его не раз спрашивали местные, на что остроумный выходец с берегов Волги так отвечал аборигенам Амура и Шилки: «Я вас, чай, не пытаю насчет вашего „паря“ да „паря“, вот и вы не пытайте. Почем я знаю. Мы по-своему привыкли выражаться, а вы по-своему».

Мужики соглашались с ним и больше эту тему не поднимали.

– Деревня – это хорошо, – продолжил разговор другой рабочий. Фигурой кряжистый. В окладистой бородке пробивалась седина. После каждой фразы, он почему-то поглаживал ее широкой ладонью. – Щас бы баньку истопить. У нас она возле пруда стояла. Он, пруд-то, ничейный был. Напаришься, значится, в баньке-то.

– Да, поди, ишо и с жинкой? – встрял в разговор, который как бы согревал душу и тело говорившему, еще кто-то из сидящих у костра.

– Иди ты к шутам, – незлобно ругнулся бородатый. – О жинке вообще не след тут гутарить.

– Пошутил я. Не обижайся.

– Значится, напаришься, а парились сильно. Жарко на полке. Ажно волосы трещат. Шапку надо надевать. А после-то нырк в прудок! Это летом. А зимой полынья в замерзшем прудке имелась. Как раз для такого случая. Охолонуться после парилки-то… И за стол. За самовар. Прежде, конечно, святое дело, чарочку-другую. Грибочком соленым закусишь…

– Чего же тебя от такой благодати сюды, за тридевять земель, понесло? – удивились рассказу бородатого мужики. – Видно, не бедно жил?

– Да и шибко не богато, – согласился тот. – Хозяйство имели. Скот, огороды. Услыхал, что строят в Сибири железную дорогу. Пропитание, в смысле, харч, почти дармовой и жалованье идет. Вот и решился. Из соседних деревень человек тридцать набралось, кто ехать надумал. Жена отпустила. Мол, есть возможность подзаработать. Можно будет крышу на избе перекроить, скотины больше развести. Деньги завсегда нужны. Ими в деревне особо не разживешься. А у нас детки подрастают. Правда еще не большие, но уже и не малые.

– А как же баба с хозяйством справляется?