Сквозь седые хребты

– Шурин обещал помочь. Да и я ж не насовсем здесь, – он погладил бороду. – Иные мужики с сопливой пацанвой целыми семьями с места сорвались. И ничего. Может, и здесь подфартит прижиться. Хотя, – мужик вздохнул и признался, – те, что к нам в деревню приезжали сюды звать-записывать, обещали лучших условий. А о здешней погоде, так, вообще промолчали…

– И что? Перевезешь с рязанщины свою благоверную с ребятами?

– Ага. Мы и с шурином так договаривались. Если что, мол, то и он опосля сюды завербуется.

– Чего-чего?

– Завербуется, сказал. Шурин у меня шибко толковый. Книжки любит читать. И где только их достает. Бывало, ночью и то читает. Теща моя, старуха, все ворчала, что свечки, паршивец, зазря сжигает, а ему хоть бы что. И по железякам разным он дюже сообразительный. Кузнец наш деревенский Федор сколько раз звал его к себе подмастерьем. Еще шурин мастак коней ковать, железные рессоры на пролетках менять.

– Откуда же в деревне пролетки?

– У богатых сельчан, – ответил рязанский лапотоп, как называли местные жители приехавших из западных губерний переселенцев.

Рязанец помолчал и как бы сам себе с надеждой добавил:

– Глядишь, и нашлось бы ему здесь место. Давеча десятник сказывал, что для паровозов скоро откроются депо. По всей «железке» много людей потребуется.

*

«Тюремщики, получив предписание отправлять каторжан на строительство Амурской дороги, постарались избавиться от хилых, немощных и больных. Люди, прибывавшие на место, были почти непригодными для тяжелого физического труда. Начальник главного тюремного управления Хрулев гневным и строжайшим приказом потребовал оставлять в тюрьмах и не отправлять на строительство в Забайкалье и на Амур больных, слабосильных, склонных к побегам, своевольных и дерзких, всех уроженцев Кавказа, евреев и политических заключенных. Казармы, собранные из бревен без конопатки стен, ни внутри, ни снаружи не штукатурили. Арестанты спали вповалку на двухъярусных нарах и на полу. Одежду и белье, промокшее от пота и дождя, сушить было негде. От невысохшего белья, обуви, от остатков пищи, от махорочного дыма затхлый и кислый воздух висел в бараках постоянно, как туман. Зимой было холодно. С промерзших стен и одинарных оледеневших окон сочилась вода. На земляном полу вода замерзала. В довершение всех невзгод и летом, и зимой людей мучили клопы, вши и блохи. «Урочное положение для строительных работ», утвержденное еще в 1899 году, администрация и надзиратели никогда не выполняли. Рабочий день продолжался все светлое время дня. Хлеб получали глинистый с мякиной и с дробленым зерном. От грязноватой на вид похлебки шел густой запах прелых и протухших продуктов. Постоянно голодные арестанты долго привыкали к такому зловонному вареву.

В газетах и журналах Сибири сообщали примеры, когда станы для заключенных совсем не строили. Люди жили в земляных пещерах, вырытых в косогорах или в обрывах речных склонов. Подконвойных содержали под открытым небом до снежной осени. При сильном похолодании и морозах их переводили в бараки, где не было даже печей. Люди согревались теплом собственных тел. При постройке Амурской дороги каждый пятый заключенный с утра до ночи чинил обувь для своих сокамерников. Сапог или ботинок иногда не хватало даже на один день работы в лесной чащобе, среди камней и особенно на болотах. Зимой арестанты пилили лес, готовили шпалы, брус, доски. Чтобы оттаяла земля, вдоль будущих канав и выемок ворохами накладывали сучья, щепу, выкорчеванные с просек корневища, стволы сухостоя. Поджигали древесные завалы. Грелись у костров и пожогов. Задыхаясь от дыма и пепла, копали канавы. В скалах прорубали выемки. В карьерах ломами и кирками добывали песок и гравий. Зимой в ход шли молоты и клинья.