В депеше, подписанной ротмистром Муравьевым и Зеестом, указывалось, что в связи с прошедшими на днях волнениями среди рабочих на соседней Забайкальской железной дороге, требуется проявить особую бдительность по отношению к каторжанам, осужденным по политическим мотивам. Обо всех выявленных случаях какой-либо агитации или даже намеке на данные действия немедленно сообщать в полицейское отделение в Могочу. Особенное внимание необходимо обратить на Ивана Бурова, состоявшего членом РСДРП.
«Ивана Бурова», – мысленно повторил это имя Покровский, прочитав депешу до конца. Он слышал от того же Северянина, что на территории Забайкалья существуют марксистские кружки, слышал о прокламациях, распространяемых якобы по инициативе читинских железнодорожников, работающих в тамошних ремонтных мастерских. Не раз в дистанции упоминали забастовки рабочих на станциях Маньчжурия и Оловянная соседней Забайкальской дороги.
«Значит, политика. Политика, значит, – мысленно повторял Алексей, отрешенно перекладывая с места на место служебные бумаги. – Ко всему еще политика. Волнения», – его размышления прервал приход Куприяна Федотыча.
– Жахнул мороз после снежка, – протянул он руки к печке.
– Нарочный доставил циркуляр, – сообщил Алексей.
Прочитав бумагу, Северянин сказал:
– Что ж, того и следовало ожидать, батенька. Дошел и до нашенских мест черед…
– В каком смысле?
– Сие предписание означает, что мы с вами несем теперь личную ответственность за политику на участке. Точнее, отвечаем за то, чтобы духу ее не было здесь.
– И что надо предпринять? Что делать-то в таком случае?
– Вероятно, то, что и сказано в бумаге. Контроль, надзор и прочие страсти-мордасти для смутьянов-агитаторов.
– Выходит, мы как бы полицейский наказ выполняем?
– Выходит, так, – согласился Северянин.
Последние слова Куприяна Федотыча показались Алексею чересчур спокойными. Странно, но тот воспринял практический смысл полученной депеши очень сдержанно. А через пару минут вообще перевел разговор на другую тему.
– Надо бы печку переделать. Привезти кирпичи. Кирпичная-то лучше железной греет. Держит тепло до утра. А эта «буржуйка» на дрова дюже ненасытная. Выстывает моментально. Да еще и побелить можно. Все-таки культурнее, чем из дикого камня очаг…
На Алексея же нахлынули тревожные мысли, нехорошее предчувствие, вызванное сообщением сверху о возможных смутных событиях на участке. А ведь только что намеревался обратиться к Зеесту по поводу отпускного листа…
– Не испить ли чайку, Петрович?
– Давай, – словно очнувшись, ответил Алексей. – Кажется, немножко сахара осталось.
Края жестяных кружек горячие. Пили мелкими глотками.
– Ну, что? Насчет кирпичной печки?
– Надо погодить. Скоро, должно быть, переедем на новое место. Эту пока можно подремонтировать. Будем и ее, и «буржуйку» топить. Морозы-то еще какие держатся… На тридцатой версте плотники рубят разъезд. Сам знаешь. Надо там начинать обживаться. После стыковки с Магелланом туда перебазируется лагерь строителей.
Выпили по паре кружек. Северянин стал аккуратно заворачивать остатки еды в чистую тряпку. Пока чаевали, молчали. Потом Северянин вдруг спросил:
– Привыкли, Алексей Петрович, к здешней жизни?
– Ко всему привыкает человек.
– А была б ваша воля, покинули бы Забайкалье?
– Ты, Куприян Федотыч, словно сссыльного спрашиваешь. Выходит, я сюда против собственной воли приехал? Не лучше ли себя самого спросить? – улыбнулся Алексей, глядя на товарища. Тот прятал в рыжие усы улыбку.
– Я – другое дело. Я почти сибиряк. Вы – нет. Вы оттуда.
– Откуда?
– Оттуда, – Северянин полушутя показал указательным пальцем в потолок.
– В определенной степени я согласен, но только в определенной. Мы, скажем так, пассажиры с разных пунктов отправления, но пункт назначения у нас один. Верно? Дело-то одно? И задачи тоже. Так?
– Согласен, – Северянин поднял руки вверх. – А привычка, действительно, дело наживное. И каждый, кто сегодня на трассе, по своей воле или нет, привыкает к этим условиям жизни по-своему. Будь то инженер, рабочий-переселенец, политический каторжанин или уголовник-каторжник.
Наступила пауза. За стенами зимовья завывал ветер.
– Сколько снега навалило, – отозвался Северянин. – Весной опять наступит жуткая распутица. Ни пройти, ни проехать. Несколько лет назад здесь поблизости мужики не смогли после ливней вызволить из топи конную упряжку вместе с повозкой.
– Что, так и осталась в грязи? – удивился Алексей.
– Представьте, да. Бедняг лошадей, две головы, пришлось пристрелить, чтобы не мучились, захлебываясь жижей…
Северянин убедился, что ему удалось отвлечь Покровского от мрачных и тревожных мыслей, причиной которых стала поступившая депеша. В мире продолжали вести ожесточенную борьбу множество политических партий, течений, организаций и союзов. Теперешняя Россия оказалась в самом клубке этой драки.
«Уж на ее-то многострадальную долюшку, вероятнее всего, выпадет нечто такое, чего никогда не познать ни французам, ни японцам, никому другому. А что именно выпадет, кто же это знает?» – к такому выводу все чаще приходил, мучительно, порой, рассуждая, Куприян Федотыч.
2