Сквозь седые хребты

Спирт оказался крепким. Федотыч, хитрюга, толком не развел его. Алексей не сразу смог выдохнуть. Закусил сочной печенью.

Держа мясо двумя руками, Алексей откусывал маленькие кусочки. Чохты показал ему взглядом на лежавший свободный ножик.

– Не-ет, – улыбаясь, отвечал Алексей, – я так не умею.

– Ай, не бойся, – смеялся повеселевший Чохты. И лицо его посветлело, разгладились морщинки. Раскосые глаза превратились совсем в щелочки, стали по-доброму хитрыми.

Давно не отведывал вкусной пищи Покровский. В сравнении со скудным казенным харчем, мясо и печень казались изысканным деликатесом, с которым едва ли могли сравниться блюда столичных ресторанов. Совсем плохо стало на трассе с продовольствием. Выручала рыба, которая с осени была засолена в бочке искусным мастером по части таежных заготовок Куприяном Федотычем. Недаром и фамилию он носил необычную – Северянин. Больше похожа она на литературный псевдоним. Но Федотыч не литератор, а старший десятник.

Алексей еще налил спирта в туесочки. Старику больше, себе для виду чуть-чуть, чтобы только поддержать гостеприимство. Голова и так начинала кружиться.

Выпивали еще несколько раз, закусывая вкусной свежениной. Алексей ощутил усталость. Хотелось прилечь, но старик рассказывал давнюю историю о медвежьей охоте. Во время переправы через Олекму он чуть не захлебнулся студеной водой и не пошел на корм рыбам, когда оморочка, в которой плыл, налетела на полузатонувший ствол лиственницы…

Вынуть из кармана часы и посмотреть время Алексей не решался. Не хотелось обижать радушного хозяина.

За пределами чума послышались громкие голоса, радостный лай собак. Из тайги вернулись люди. Тороча поставила другие угощенья. Мороженую голубицу, отвар из сушеных ягод шиповника. Чохты не выпускал изо рта трубку, наслаждаясь табаком, привезенным гостем на гостинец.

Алексей порывался спросить совета насчет средств борьбы с цингой. У многих строителей кровоточили десны зубов, случались озноб и слабость. Куприян Федотыч наказал узнать у тунгусов о местных средствах лечения.

Пора мне, пора в поселок, – Алексей положил руку на плечо старика, совсем охмелевшего. Тот только что закончил свой рассказ

о старинных путях-дорогах-тропах. – Спасибо! Приглашаю в гости, – махнул рукой на юг. – Приезжайте туда, за сопку, за Маяк! А мне надо возвращаться. Митрофан ждет на той стороне.

– Хто-хто? – будто не расслышал, схитрив, старик. Ему было жаль расставаться с Алексеем.

– Митрофан. Кучер мой. На лошади! – пояснил Алексей, нашаривая свою сумку.

– Погости еще, начальник Алеша. Еще мяса покушаем. Еще поговорить шибко охота, – просил Чохты, приложив правую ладонь к груди. – Скоро ночь. Куда пойдешь? Нельзя одному. Ночевать здесь надо. Митрофан ничего. Митрофан знает, что начальник гостить ушел. Долго гостить. Утром уйдешь, – хозяин потянул за рукав Алексея из чума. – Воздухом дышать надо. Ходить в поселок не надо. Здесь ночевать. Чум. Костер. Тут тепло. Тут шибко хорошо.

Они сидели на валежине у костра, в который Тороча набросала сухих веток. На стойбище все текло своим размеренным чередом. Вернувшиеся с охоты мужчины занимались своим делом. Кто-то начинал свежевать мясо, кто-то чистил оленью упряжь или налаживал прохудившийся чум, латая его большими кусками заготовленной с осени бересты.

Чохты успел выкурить на улице еще одну трубку. Смеркалось. Алексей, чувствуя сильную усталость, про себя облегченно отметил, что не зря предупредил Митрофана о возможной ночевке у таптагирыканов. Недолго подождав у южного склона сопки, кучер должен вернуться в зимовье лесорубов.

– Э-э, – протянул старик, глядя узкими щелочками глаз на Алексея. – Спать, однако, надо. – Они вернулись в жилище. Тороча успела хорошенько проветрить внутри и прибрать, где сидели-обедали мужчины. Чохты опять что-то коротко сказал жене и опустился на корточках у очага, в котором продолжали мерцать угли.

– Можно здесь прикорнуть? – показал Алексей на местечко у очага. – Нет-нет, я тут, как говорится, у порога, – попытался отказаться, когда Чохты и Тороча указали ему на другую половину чума. Там одна на другую набросаны мягкие выделанные шкуры. Поверх расстелено чистое шерстяное одеяло.

Пришлось согласиться.