Сквозь седые хребты

– Сильный-то ты, Лыков, сильный, но и не двужильный, – с сочувствием отозвался Буров.

– Все сам понимаешь, Ваня, – опять вздохнув, тихо ответил Лыков. – Ты человек далеко не глупый и не темный, как большинство здесь, – он сделал паузу, – лес рубящих… В народе, кстати, говорят, лес рубят – щепки летят. Летят и здесь. Только у нас-то года летят. Летят в никуда.

Иван Буров не нашелся, что ответить, удивляясь про себя такому неожиданному умозаключению, сделанному Гаврилой. Решил помолчать, ожидая, что тот скажет дальше. Пауза затянулась.

– Эх, покурить бы, подымить. Да белый свет покоптить, – зябко потянувшись, мечтательно произнес Гаврила, – жаль, что ты некурящий.

– Что с того, – ответил Иван, – был бы и курящий, да табачок-то где взять?

– Да-а, – это верно. Игнатку бы Фомина. Он бы угостил…

– Дался тебе этот Игнатка, – сказал Буров. – Не идет с головы, все вспоминаешь его.

– Так, к слову я, – отозвался Гаврила. – Ничего, дотянем до лета.

– А там что?

– Путейцы гутарили, табак выращивают на разъезде. Вернее, кто-то пробовал сажать. Кажись, растет за милую душу.

– А чего ему не расти? – поддержал Иван. – В Раздольном наловчились на огородах все выращивать, начиная с картошки и кончая огурцами и помидорами. И табак там садят, я знаю. Специально рядышком с капустой, чтобы блошка не ела. Двойная польза.

– У меня ведь тоже тяга к земле имеется, – Лыков потер тыльной стороной ладони покрасневшие глаза. – Я бы с удовольствием этим делом занялся. Все, хватит. По горло и выше научен тем, что выпало на долюшку-судьбину.

Собеседники опять замолчали.

– Эй?! Эгей?! – раздался настойчивый звонкий голос бригадира. – Кончай перекур!!

– Ядреный корень! – недовольно поморщился Гаврила, – Какой к хренам такой перекур? Язви его холера, этого Степку!

Дружно поднявшись с валежины, Буров с Лыковым направились в просвет ерника к лесосеке, где лежали, утопая в глубоком снегу, поваленные деревья. Окрестности вновь ожили звуками. Вжикали двуручные пилы. Дробно стучали топоры.

– Еще погутарим, – сказал Гаврила, обрубая толстые ветви. По морозу от ударов топора отлетали мерзлые щепки. Теперь древесина стала более податливой, но пилить было труднее.

Бригадир Степан откуда-то узнал, что скоро обещают привезти механизацию. Что она собой представляет, пока никто не знал. Хотя Буров догадывался, что для работы пилорамы необходимо электричество…

К обеду на костре варили пшенную кашу в задымленном огромном котле. Запах разносился по всей округе. Кто-то из лесорубов поведал товарищам, что на трассе путейцев стали кормить мясным супом. Мол, специально охотничья артель в тайге промышляет дикого зверя.

– Глядишь, и до нас очередь дойдет, – произнес один из мужиков.

– Сначала выберись из дровосеков в путейцы, потом и о дармовой мясной похлебке будешь мечтать, – осекли его товарищи.

– Да не задарма похлебка, – остепенил бригадир. – Вычитывают из жалования.

– Все равно большое подспорье. А с каши ноги бы не протянуть.

– Ничего, – подбадривал Степан, – держитесь, братцы. До тепла совсем ничего. По лету, если здесь, в тайге, окопаемся, ишо нам лучше будет, чем им там, на трассе.

– Видишь? – один из лесорубов показал бригадиру подметку подшитого валенка. Она совсем прохудилась. Было видно, как мужик шевелит пальцами ног, обернутых портянкой. – С такой обувкой надо еще суметь дотянуть до тепла-то…

– Летом можно и лапти запросто сплести, – отозвался кто-то. – Здесь они не в ходу, а на западе с весны до осени в них ходят и не нарадуются.

– От переселенцев наслышался?

– От кого ж еще?

– Зачем нам лапти, если здесь можно ичиги мастерить-шить.

– Чего такое?

– Это мягкие выворотные сапоги без каблука, сделанные из выделанной шкуры. Еще здесь местные жители носят моршни. Это охотничьи чувяки, то есть легкая обувь без швов, сделанная из сыромятной кожи, снятой с ног лося или изюбра. А сам кожа, снятая с ног крупных копытных животных, называется камас.

– Наговорил. Ни хрена не понять, – недовольно проворчал один из мужиков.

– Запоминайте, ежели собрались здесь корни пускать.

– Ну, что? Попьем горяченькой чаги? – спросил Степан, взяв глубокий черпак. – Подставляйте кружки, – он наклонился к другому котлу, установленному на таганке. В нем кипела жидкость темно-коричневого цвета. – Кто просветит насчет этого напитка, тому налью лишнюю кружку.

– Чего болтать – чай да чай…

– А вот и нет. Это вы привыкли звать чагу чаем, но чага она чага, а чай он чай. Кто возразит?

– Что-то сегодня Степан больно говорливый.

– Это у него язычок развязался, покуда охранник удалился по своим срочным делам. Степан и возомнил себя шибко начальником. Ишь, какой оратор!

– Ну? Поясни ты этим олухам темным насчет чаги-то, – попросил Степан того, который только что рассказывал о местной обуви.

Лесоруб охотно откликнулся:

– Чага – это бесплодная форма гриба-трута, который в основном паразитирует на березах. Он образует черные наросты. Их срезают с дерева и мелко крошат. Потом заваривают кипятком и пьют вместо чая. Вот и все.

– Все? – переспросил Степан после того, как знаток замолчал.

– Все.