Сквозь седые хребты

«Зимой 1908—1909 гг. в революционных брожениях местных организаций РСДРП на территории Забайкалья наступило временное затишье, хотя читинская организация большевиков не прекращала подпольной агитационной деятельности. Рабочие железнодорожных мастерских сделали типографский станок, а рабочие вагонного депо изготовили типографскую краску. Достали шрифт, и вновь началось издание прокламаций. Читинский комитет перепечатывал воззвания, которые были получены из-за границы. Они призывали к празднованию 1 Мая.

Судебная палата области докладывала по инстанции: «За время смуты социал-демократическая организация настолько окрепла, что с наступлением условий, при которых открытая деятельность стала невозможной, она, тем не менее, была в силах продолжать ее тайно в довольно широких размерах».

Потери среди членов РСДРП были велики. В местных организациях насчитывалось триста двадцать человек. Оставшиеся на свободе большевики прилагали неимоверные усилия, чтобы восстановить организации и наладить вновь подпольную работу.

Еще летом 1906 года после разгона Первой Государственной думы революционному Забайкалью уделили «особое внимание». Вся железнодорожная администрация была усажена за составление списков неблагонадежных рабочих и служащих.

В конце 1909 года забастовочная борьба развертывается на Амурской железной дороге. Томский комитет РСДРП направил на строительство дороги В. И. Шимановского. С ним вместе вел агитационную работу А. Н. Бородавкин. Вскоре на строящейся Амурской железной дороге была создана социал-демократическая организация, во главе которой стал большевик В. И. Шимановский. В результате деятельности большевиков на строительство дороги только с марта по декабрь 1909 года прошло восемнадцать стачек, в которых приняли участие около пяти тысяч рабочих – строителей железной дороги.

Вскоре новая волна стачек прокатилась на строящейся Амурской дороге. И опять из Читы в Благовещенск летели телеграммы с просьбой оказать силовое противодействие творящимся по линии беспорядкам. Ответы не заставили себя долго ждать. От Верхнеудинска до Сретенска и дальше на линию Амурской дороги вступило на охрану шесть полурот девятнадцатой команды. Солдаты прибыли на станции Ксеньевская, Могоча, Амазар, Ерофей Павлович, Уруша и Невер. Через несколько дней отряд военных вступил в Сретенск».

*

В большом деревянном ящике, в котором с базы привезли костыли, рабочие обнаружили прокламацию. Ее передали десятнику, а тот сразу принес инженеру Покровскому.

– Что? Опять листовка? – Алексей Петрович развернул сложенный вчетверо помятый лист серой бумаги.

«Своими кровавыми расправами, своими расстрелами без суда и виселицами с судебной комедией царское правительство само доказывает тем, кому это было еще не ясно, что пока существует оно, будет существовать и произвол… Вперед же, товарищи, за дело… Будем дружно строить свои ряды, организовывать вооруженные дружины… Мы будем бороться до конца за новую, светлую долю».

– Какие расстрелы? Какие виселицы? – не выдержал Покровский, оглядываясь на окруживших его рабочих во главе с десятником. Все молча стояли, потупив взгляд, пока десятник Никанор не скомандовал:

– Пора работать. Расходись!

Путейцы принялись зашивать колею. Каждый про себя продолжал ломать голову по поводу смысла прокламации, ловко кем-то подсунутой в ящик с костылями.

– Это нам напоминают о событиях прошедшей давности. – объяснял после Покровскому Куприян Федотыч. – Видно, речь идет о печальных итогах экспедиции в наши края генерала Ренненкампфа. Помнится, газеты писали, что более семидесяти революционеров были приговорены к каторге и тюрьмам, несколько человек расстреляно у Титовской сопки под Читой.

– Отчего же вспомнили сейчас?

– Как видим, с наступлением весны вновь оживилась агитация, вновь нет-нет, да и появляются листовки с воззваниями. Теперь жди приезда солдат. Ужесточится и режим содержания арестантов…

На следующий день с рабочим поездом приехал ротмистр Муравьев.

– Где ваша лесосека, на которой работает каторжанин Иван Буров? – был первый вопрос ротмистра, заданный в резких тонах Северянину, встречавшему жандармского чиновника.

– Здесь неподалеку. А, позвольте полюбопытствовать, что случилось? – поинтересовался Куприян Федотыч.

– Бурова надлежит срочно вернуть с лесосеки в лагерь строителей. Вам понятно?

– Будет исполнено, – ответил спокойно старший десятник, глядя ротмистру в глаза.

…Ивана Бурова забрали из бригады лесорубов и вновь определили в землекопы, делавших подсыпку полотна. Землекопы с утра до вечера кайлили мерзлый балласт в разработанном на берегу реки карьере, заготавливая его для подсыпки по весеннему теплу в призму железнодорожной насыпи. Она весной непременно должна дать осадку. Землекопы находились под постоянным наблюдением солдат.

Когда Буров покидал лесосеку, Гаврила Лыков не без сожаления, но с определенной долей иронии сказал ему:

– Не дождался, Ваня, приезда «генерала Кукушкина»?

Бурова увезли, а Гаврила удалился за деревья. Нашел гнилую валежину, где недавно сидели-разговаривали с политическим.