Алексей макнул перышко в чернильницу и замер. Он вдруг представил себе то, о чем возникают мысли у Ирины при получении очередного его послания из Сибири. Вероятно, всякий раз она вскрывает серый почтовый конверт с надеждой узнать, наконец, о сроках приезда Алексея. И, должно быть, какое горькое разочарование испытывает бедная девушка, читая строки о том, что встреча опять переносится на неопределенный срок. И время это никак нельзя укоротить, поскольку оно диктуется объективными обстоятельствами, совершенно не зависящими от Алексея Петровича Покровского…
Размышления прервал Северянин, внезапно заворочавшийся на лежаке. Покровский убавил пламя горевшего в лампе фитилька, посмотрел в сумрачный угол. Северянин глухо закашлялся, приподнял взлохмаченную голову и подал голос:
– Что-то не спится мне, Петрович.
– Отчего же? – Алексей положил чернильную ручку рядом с листком недописанного письма.
– Сверлит что-то на сердце. Мысли разные в голову лезут, – Куприян Федотыч опустил босые ноги на пол. – Подумаешь все хорошенько, вроде дела идут нормально. Переживать, чтобы бессонница одолевала, особенно не о чем…
– Тогда в чем же причина?
– Охватывает какое-то потаенное беспокойство.
– И давно?
– С недавних пор, когда мы, как говорится, вышли на финишную прямую. Вот ведь, когда еще и трасы-то не было, одна лишь тайга буреломная да россыпи каменные, то, веришь, на душе было спокойнее. Об одном думалось, что, надо двигаться на восток. И ведь двигались. И ведь за те дела сегодня не стыдно?!
– Может, просто устал, Федотыч?
– И это, наверное, сказывается.
– На меня тоже, хоть я и моложе, тоска накатывает, острое желание отрешиться от всего хотя бы на недельку. Выспаться по-человечески на белых простынях…
– Истосковались по комфорту, хотя мне его особенно и не выпадало по жизни-то… Ничего, скоро заедем в жилье. Рабочий поезд привезет мебель. Заказаны столы и стулья, кровати с железными сетками, стеклянная и фарфоровая посуда…
Северянин, сунув босые ноги в ичиги, прошлепал к печке. Толкнул на угли два полешка.
– Наверное, своей болтовней сбил с мысли?
– Скорее, наоборот, Петрович, приободрил. Оно ведь тоже значение имеет, с каким настроением письмо писать.
– А с плохим настроем лучше за него и не садиться. Не пачкать попусту бумагу, – поддержал мысль Куприян Федотыч.
*
Из Управления по строительству, которое теперь находилось в Чите, пришел циркуляр. В нем отмечалось, что сооружение большого железнодорожного моста у разъезда Медвежий Ключ завершается, и потому все силы строителей будут сосредоточены теперь в Могоче. Там предстоит приступить к корпусам паровозного депо и прочих станционных объектов.
– Молодцы! Молодцы все! – искренне громко радовался Евгений Юрьевич Подруцкий. – Землекопы, каменщики, путейцы – все славно потрудились! Шутка ли, два параллельных моста длиной по тридцать пять саженей каждый с металлическими фермами современной конструкции на каменных опорах сдать в эксплуатацию за два с половиной месяца! Спасибо, друзья, – Подруцкий тряс руку Магеллана, попросив его передать эти теплые слова благодарности своим подчиненным. – Теперь надо думать о приближающемся тепле. С наступлением дождей возможны просадки полотна. Следует помнить и о возможных последствиях губительной для построек вечной мерзлоты. Промерзшие за зиму грунты оттаивают на достаточную глубину лишь к концу августа. Тогда как в октябре уже промерзают верхние слои почвы. Полезно использовать опыт Забайкальской дороги. Именно там вдруг начинали разваливаться здания, вполне прилично исполненные в строительном отношении…
Евгений Юрьевич открыл ящик письменного стола и вынул сложенную вдвое газету.
– Послушайте, о чем писали в свое время наши предшественники. «Дожди, повсеместно выпавшие в Забайкалье, порадовали земледельцев, но не представили большого удовольствия инженерам, строящим Забайкальскую железную дорогу. Вдоль всей линии по Хилку вода поднялась на три четверти сажени выше проектного уровня железнодорожного полотна, затопив возведенные насыпи. Так что, если бы постройку закончили, и движение началось, мы бы имели дело с катастрофой. Между тем, в настоящее время установлено, что разлив Хилка в нынешнем году вовсе не достиг максимального предела».
Прервав чтение, Подруцкий отложил в сторону газету и сказал: