Слезы небес

Элли всегда была где-то поблизости. Очень часто мы все трое проводили время вместе – я, Элли и Бобби. Собирание всякой всячины на пляже было для нас своеобразной разновидностью охоты за сокровищами. Унаследовав от отца предпринимательский дух, Элли начала мастерить украшенные ракушками зеркала. Ее мать повесила их в домиках для молодоженов, а также торговала ими в ресторане.

Если и было на планете Земля место, где мы все трое были счастливы, так это песчаный берег мыса Сен-Блас. Никакие беды и печали не могли найти нас там. Ни мистер Билли. Ни теленовости. Ни слезы моей матери. Ни страдальческое выражение лица миссис Элеанор. Ни отсутствие моего отца. Дважды в сутки берег очищал себя. Не оставив даже следов вчерашнего дня. Наверно, именно поэтому мы и любили его.

Летом 1970 года, когда мне исполнилось пятнадцать, я купил себе развалюху-«Корвет» выпуска 1967 года с брезентовым верхом. В течение всего лета я совершал набеги на кладбища старых машин, чтобы шаг за шагом вновь вернуть его к жизни. Новый задний бампер, тормоза, новые сиденья, новый брезентовый верх, новые электрические провода.

Другим моим шедевром, откопанным на свалке, стал неисправный «Шевроле Монте-Карло», которому крупно не повезло, и он ненароком «обвился» вокруг телеграфного столба. Собственно говоря, от него почти ничего не осталось. Кроме мотора. Тот даже не пострадал. Зато крупно повезло мне – владелец автосвалки даже не удосужился заглянуть под капот и хотя бы разок на него взглянуть. Ведь поступи он так, не видать мне удачи как своих ушей. Потому что под капотом был двигатель «Шевроле» объемом в 350 кубических дюймов. Его техническое название было LT-1. Означало оно сразу несколько вещей – два карбюратора, высокую компрессию, низкий расход топлива, высокое КПД.

Если перевести это на простой английский язык, эту штука без особого напряга развивала скорость около 500 лошадиных сил. То есть не жрала бензин зря. Чуваки из автомастерской от зависти пускали слюни.

Мне страшно хотелось узнать, почему этот автомобиль так устроен, и я его разобрал, а потом винтик за винтиком собрал заново. Нет, даже лучше. После чего вставил эту оранжевую хромированную красотку в мой «Корвет», заменил заднюю передачу, соединил с мощной четырехскоростной камнедробильной трансмиссией и до полусмерти напугал собственную мать, когда взял ее с собой впервые прокатиться на этой машине с ветерком.

Когда мы вернулись к нашему дому, она убрала с дверной ручки побелевшие от напряжения пальцы, отстегнула ремень безопасности и покачала головой.

– Джо-Джо, ты впервые заставил родную мать обмочиться от страха.

Уже в первый месяц я получил около десятка предложений продать мою красотку.

К началу семидесятых ночные новости пестрели картинками американских парней, возвращавшихся домой в покрытых флагом гробах. Как и вся остальная страна, в половине седьмого вечера моя мать с постоянством религиозного фанатика садилась перед телеэкраном. И когда она целовала меня на сон грядущий, ее губы были солоны от слез.

– Мам, почему ты плачешь?

Бобби был на два года старше. Очкарик. Обожал историю. Держал на нашем заднем дворе кур и тратил заработанные от продажи яиц деньги на книги.

Однажды ночью, когда в наше окно светила луна, мать посмотрела на кровать моего брата. Его светлые волосы разметались по подушке. Было видно, как под закрытыми веками катаются туда-сюда глазные яблоки. Рядом с его головой лежала «История англоязычных народов» Черчилля.

Вытерев нос краем простыни, она поцеловала его в лоб и неслышно закрыла за собой дверь. После этого я стал обращать внимание на то, что говорил Уолтер Кронкайт[13], и заметил, что одно слово повторялось в его речах постоянно – «повестка». Поначалу я толком не понял, что это такое, и даже спросил у парней в автомагазине. Те просветили меня, что к чему. Вскоре мне уже не нужно было объяснять, почему мама плачет.

День, когда Бобби пришлют повестку, приближался.

Это был лишь вопрос времени. Он учился на младшем курсе колледжа, трудился полный рабочий день в ресторане и все время оглядывался через плечо. Вскоре я начал делать то же самое.

В первый день нашего выпускного класса Элли сидела рядом со мной на переднем сиденье моего «Корвета». Миссис Элеанор положила руку мне на предплечье и слегка пожала.

– Джозеф? – она редко называла меня полным именем.

– Да, мэм.

– Ты видишь, кто с тобой в машине?

– Да, мэм.

– Она – мой единственный ребенок.

– Да, мэм.

– Надеюсь, ты понимаешь, что она значит для меня все на свете?

Я почти не слышал ее из-за шума мотора.

– Да, мэм.

– И ты понимаешь, что она рассказывает мне все. Говоря «все», я имею в виду все.

Я кивнул.

– И ты знаешь, что означают эти черные цифры на белых щитах вдоль дорог.

Я уверенно кивнул и посмотрел на нее.

– Они говорят, на каком шоссе вы находитесь.

Она еще сильнее сжала мою руку.

– Я говорю о других цифрах.

Можно подумать, я не знал. Я улыбнулся и завел мотор до пяти тысяч оборотов в минуту. Для выхлопа у меня имелись прямые трубы с тонкими глушителями.