Оперативники наблюдали за темной фигурой, ежась от моросившего холодного дождика, который неожиданно начался. Человек шел осторожно, пару раз поскользнулся. Когда до крайнего слухового окна оставалось всего метра три, мужчина вдруг упал на одно колено, вскрикнул и стал скользить вниз. Край крыши был близко, человек не смог ухватиться за ржавое ограждение. Короткий вскрик – и тело полетело вниз. Потом послышался глухой удар о землю.
Выругавшись, старший группы бросился к зданию общежития. С противоположного конца двора бежали еще двое сотрудников НКВД. Мулымов дышал часто и поверхностно, из уголка рта бежала струйка крови.
– Машину сюда, – приказал командир группы. – А ты беги звони дежурному в отдел. Осторожно поднимайте, вдруг у него позвоночник сломан.
Коган и Шелестов приехали в больницу через двадцать минут и сразу же прошли в морг. Дежурный врач откинул простыню. На кушетке лежало худое бледное тело. Выпирали ребра и кости таза. Увеличенные коленные суставы и широкие ступни. Коган показал пальцем на абсолютно чистый живот покойника:
– Нет шрама. Не вырезали ему аппендикс. Это не Мулымов.
– Теперь понятно, почему Буторину никак не удавалось опередить группы диверсантов. Удобная легенда связного между городом и тайгой. Он и в лесу мог оправданно находиться, и в городе тоже. И никаких подозрений.
– Ну подозрения, конечно, были. При себе у этого человека было два пистолета. А Мулымов не умел стрелять, он даже в армии не служил по состоянию здоровья. Жаль, еще одна ниточка оборвалась. А он, значит, заподозрил и попытался скрыться… Как он мог догадаться?
– Хотелось бы узнать, – задумчиво ответил Шелестов. – Мы снова идем на шаг позади.
Глава девятая
Озноб не проходил уже третий день. Алексей сидел у костра, зажав руки под мышками. Ни меховая куртка, ни меховые летные унты почему-то не спасали от холода.
«Наверное, ноги вспотели, влажные», – подумал летчик, но от мысли, что надо разуться и высушить портянки, его снова стал бить озноб.
Ничего уже не хотелось. Не хотелось куда-то идти, не хотелось охотиться. Есть хотелось, но это было какое-то странное чувство голода: тоскливое, глубокое, изматывающее. Оно довлело, мешало думать. «Вот так подкрадывается смерть», – подумал Пивоваров и вспомнил Сашку Боровикова. Как тот умер на его руках, как он хоронил его. И еще вспомнилась мерзкая и жуткая картина: медведи, раскапывающие могилу. Лешку снова передернуло от ужаса, даже запах медвежьей шкуры, вонь дикого зверя почудилась.
Открыв глаза, Пивоваров сразу увидел, что костер почти погас. Дрова, что он заготовил вчера вечером, давно кончились. Он ведь не рассчитывал на это сидение у костра полдня. Он должен был еще на рассвете доесть остатки мяса и идти дальше. Но он сидел и сидел у затухающего огня. И теперь только странные звуки пробудили его, заставили выплыть из состояния апатии.
Зверь появился на краю поляны, метрах в тридцати. Это был большой, упитанный медведь, нагулявший жир для предстоящего зимнего сна. Медвежий взгляд скользил по поляне и по одиноко сидящему человеку. Косолапый принюхивался, шевелил большим носом.
«Сил нет, – подумал Алексей с отчаянием. – И меня, как Сашку. Только меня живого задерут и жрать будут. Что ему мой пистолетик, этакой туше! И огня нет, и сил нет. Жить хочется, жить надо, надо бороться! Со всеми хищниками мира бороться, с врагами. Бороться и дойти!»
Пивоваров распалял себя горячими словами и отчаянными мыслями. Страх еще сковывал его, но постепенно появляющаяся энергия уже пробивалась сквозь пену страха, как живая чистая вода через мутную протоку.
Медведь подходил все ближе, ему не нравился запах дыма, но его привлекал человек, неподвижно сидящий на бревне. Или он чувствовал, что этот человек уже не жилец?
– Я живой! – зарычал Алексей и стал подниматься.
Медведь, увидев, что человек встает на ноги, рывком поднялся на задние лапы и зарычал. Лешка видел желтые страшные клыки, по которым текла слюна, видел ужасные черные когти зверя. Он знал наверняка, что схватка бесполезна, что эта туша сломает его, даже не прилагая усилий. И стрелять бесполезно. И глупо. Ничто медведя не остановит.
И вдруг отчаяние захлестнуло его, желание бороться за жизнь переполнило до такой степени, что Лешка поднял руки и заорал во весь голос! Это был страшный крик, крик не жертвы, а бойца, который знает, что умрет, но готов драться, кусаться, рвать шерсть, вырывать глаза и впиваться зубами в горло. Хриплый крик заполнил поляну. Лешка набрал полную грудь воздуха и заорал еще что есть силы. Он оскалился, растопырил пальцы и орал, орал!
И случилось чудо. Медведь вдруг опустился на четыре лапы, замотал головой и потрусил с поляны назад, в тайгу. Даже не оборачиваясь на сумасшедшего человека.
– Что, связываться неохота? – прохрипел ему вслед Лешка и закашлялся. Кажется, он окончательно сорвал голос. – Я еще не так могу.