Смотри: ущелье залили водой, Гордятся тем, что сотворили «Море», На дне мечеть, надгробья, сакли… Боже мой, Какое варварство, какое горе!
После первого бокала гость говорит, После второго бокала гость поет, После третьего бокала гость пусть поспит Или проводи, пусть домой идет.
Искал дорогу я, но только спотыкался, От мира ждал добра, но только ошибался, Правдиво жить хотел, но только ошибался, В любви признаний ждал, но сам лишь признавался.
Всю жизнь мою я истину искал, Всю жизнь мою ошибки совершал, Но понял лишь перед последней тризной: Ошибки были истиной и жизнью.
Вы, горцы, на горах среди камней селились, В ущельях каменистых вы теснились. Над вами небо звездами блистало Одно и то же. Но разве это мало?
Идут года, идет за веком век. То небо хмурится, а то оно синеет. Умнеет в жизни каждый человек. Но почему же человечество глупеет?
Козел пасется около реки, А рядом нож готовят резаки. Курбан-байрам веселый наступает, Козел пасется, ничего не знает.
Весна прошла, ее уж не догнать. Зима идет, ее не избежать. Любовь ушла, ее уж не вернешь. Могила ждет, ее не обойдешь.
Я в колыбели, спой мне песню, мама. Вот я на свадьбе, спой мне песню, мама. Вот я в могиле, спой мне песню, мама. Меня забыли. Спой мне песню, мама.
Смеются люди, если им смешно, А если горе, сразу слезы брызнут. Зурна играет, ей ведь все равно: На свадьбе ли играть, или на тризне.
Я ходить научился, чтоб к тебе приходить. Говорить научился, чтоб с тобой говорить. Я цветы полюбил, чтоб тебе их дарить, Я тебя полюбил, чтобы жизнь полюбить.
Меняются правители, вожди, Как летом облака или дожди. И только мной всю жизнь, не зная смены, Любовь и песня правят неизменно.
Мне кубок жизни щедро был вручен. Я пью его и мыслью удручен: Пить этот кубок надо до седин, Потише пей, ведь кубок-то один.
Любишь покой — коня не седлай, Любишь покой — любовь прогони, Сиднем сиди и тихонько считай Годы и дни, годы и дни.
Смотри — там очередь за водкой, за вином, За квасом, за бензином, молоком. И только кровь течет безвинно, Она дешевле кваса и бензина.
Дворец Букингемский. Стою под окном. Там спит королева, не зная о том, Какие в Аварии люди живут, Какие в Аварии песни поют.
Всю жизнь горел в огне моей любви. Огонь, меня сжигающий — в крови. Бояться ль мне теперь огня в аду, Куда, всего скорее, попаду?
В родной аул дорога привела, Не спрашиваю, как идут дела. Надгробья грязью обросли и мохом, А если так, живется людям плохо.
Я образ твой стихами создавал, Я образ твой словами рисовал, Но в сердце брал я милые черты — И оказалась непохожей ты.
В колыбели нам добрые песни поют, В детстве знаем мы доброго дома уют, Окружают нас в детстве любовь, чистота, Так откуда же зло на земле, чернота?
Сюда хаджи свои сердца несут, Молитвами наполненный сосуд. Я в Мекке был. Молитв не воссылал, Твое лишь имя я пролепетал.
Мне казалось: за обвалом обвал в горах. Наказанье нам шлет всемогущий Аллах. Но стояли все горы, молчанье храня. А обвалы гремели в душе у меня.
Коль песня в оковах, так сам я на воле. А песня свободна, так я подневолен. Живу я, надежды своей не тая, Чтоб были свободны и песня, и я.
Когда бы живописцем вдруг я стал, Портрет Хайяма так бы написал: В его руке большой бокал вина, Красавица, в чунгур бренчит она.
Соседей более ворчливых в мире нет, Все ссоримся мы — я и Магомед. Таких соседей добрых в мире нет, Живем в согласье — я и Магомед.
Альтернативы все, альтернативы. Все надо выбирать да выбирать. У Дагестана нет альтернативы: Он мне отец, и колыбель, и мать.
Крестьянину про Кремль я рассказал, Дворцы и залы — все я описал. В тупик меня поставил мой земляк: — А есть ли у тебя в Кремле кунак?
Я все же не скажу, что с колыбели плох, Плохим я постепенно в жизни стал. Я все же не скажу, что с колыбели добр, Я добрым постепенно в жизни стал.
Все говорят сегодня про аренду, Лишь я один растерянно стою: Отдайте мне, отдайте мне в аренду Любовь мою и молодость мою!
Горянка старая к лудильщику пришла, Ему кувшин в полуду принесла. Ответил ей лудильщик мудрым словом: — Его, как жизнь, уже не сделать новым.
– Деревья, обдуваемы ветрами, Вам нет покоя, как и мне, ночами. – Мы там, где жизнь. Мы жизни учим тех, Кто видит в ней безветрье для утех.
Голова одна, а мыслей – тьма, Ей от них вот-вот сойти с ума. Для покоя хватит ей, поверьте, Мыслей двух: о жизни и о смерти.
Пусть тысячи придут ко мне врачей, Свою болезнь им не могу доверить, Поскольку неземной любви моей Температуру нечем им измерить.
Спасибо люльке, что меня легко качала, Спасибо очагу, что дух мой согревал. Очаг и колыбель – начал земных начало. Несчастен, кто о них порою забывал.
Встань, человек, и глянь: подобного тебе На кладбище несут по высохшей тропе. Твоих тропинок в нем зигзаги и сплетенья, В нем весен зов твоих, ушедших в мрак забвенья.
Могу о многом рассказать, Но слушающих узок круг. И ныне, больно признавать, В любовь не верит даже друг.
Что суждено, с тобою то и станет, Уйдет былое, будущее грянет. Но лишь любви большой и настоящей Дано быть юной и непреходящей.