Таковы чудеса Твоей Силы,
Господи, что и днесь
Легким рею я плытием
По простору стремнинному,
Хоть на вые валун влеку.
Уж сполна почтено Твое
Имя, мощь оказавшее
Над безумьем языческим;
Прекрати, Благодатнейший,
80. Сей души промедления.
Твоей мощи свидетелем
Влага, камень промчавшая.
Се одно, что осталось, дай,
Нет чего драгоценнее:
За тебя умереть, Христе!»
Покидают молящего
Глас, тепло и дыхание;
Дух подъемлется в горняя;
Тяжелеет жерновный груз,
90. Сходит тело в глубины вод.
Избрано место сие Христом, чтоб испытанны души
Он возвел к небесам кровью, очистил водой.
Пурпурное страдальчество здесь во имя Господне
В смерти прияли честной двое казненных мужей.
Здесь струится еще в ключе прозрачном прощенье
И старинну вину новой смывает струей.
Кто вожделеет взойти в небес непреложное царство,
С жаждой да идет сюда — се уготованный путь.
Прежде увенчанные восходили свидетели в вышню
10. Храмину, днесь к высотам души омыты грядут.
Дух, обыкший сюда нисходить в парении вечном,
Пальму как подавал, так отпущенье дарит.
Росы впивает земля от ключа иль от крови святые,
Присно для своего Бога волнами кипя.
Места сего Господин, чей бок сугубою раной
Преизлиявшуюсь кровь купно со влагой струил.
Каждый, отсель уходя, ради язв Христовых способен
Быть взнесен лезвеём или водой в небеса.
Сулла Корнелий град основал; сей предел италийцы
Зовут по имени его создателя.
Здесь, когда шел я к тебе, вселенной владычица, Рома,
Стал на Христовы я надежен милости.
Пад на колена, простерт пред могилой, котору священный
Чтит Кассиан всечистым телом мученик,
В час, как, слезя, о моих я мыслил язвах, о всякой
Заботе в жизни и скорбях пронзительных,
Поднял к небу лицо, и се, восстал предо мною
10. Зрак мученика, красками начертанный,
Тысячи ран неся, во всех истерзан суставах,
Являя кожу, пеструю уколами.
Неисчислимые вкруг него дети (сколь жалостно видеть!)
Изрыты члены прободали стилями,
Коими им пробегать вощаные привычно таблички,
За голосом спеша писать учительским.
Храмовый мне служитель речет: «Что зришь, чужестранец, -
Отнюдь не баснь пустая и старушечья;
Изображенье гласит об истории, преданной в книгах,
20. Где истую нам видно веру древности.
Отрочьим быв начальник трудам, он станицей великой
Омкнутый восседал, письма наставником,
В кратких знаках слова заключать любые искусный
И речи вслед по точкам беглым шествовать.
Строго порой и сурово звуча, его наставленье
Сонм юный гневом и боязнью зыбило;
Ибо учитель всегда учащейся младости горек,
Не сладостно в ребячестве учение.
Се, обрушася вихрь свирепый на веру, ничтожил
30. Народ — служитель славы христианския.
Вон влекут из толпы учимых водителя сонмов,
Мольбой пред алтарем пренебрегавшего.
Казней когда уставщик спросил, ремеслу каковому
Учен строптивец сей с душой высокою,
То отвечали: „Он стад незрелых, нежных правитель,
Учащий в знаках речь вмещать условленных“.
„Так уведите ж, — кричит, — вы узника прочь, и да будет
Самим дарован бичеватель отрокам.
Тешиться тут им вольно: пусть рвут без опаски, и длани
40. Окрасят праздные кровьми наставника;
Любо ученикам, коль сам принесет им потеху
Каравший много их учитель взыскливый“.
Длани вяжут ему за спиной, одежду совлекши;
Готов и рой, вооруженный стилями.
Сколько каждый вражды ни скопил во гневе безмолвном,
Палимый желчью вольной, изливает всю.
Мечут табличку одни и, хрупкой в лицо угодивши,
Ломают; от чела обломки древ летят.
Дска вощаная трещит, поражая ланиты кровавы,
50. И рдеются страниц осколки влажные.
Вержут иные в него наконечников жало железных,
Которо пашет воск браздою письменной,
Также и той стороной, что стирает, и всклоченной глади
Лоснящиеся обновляет пажити.
Тут прободен, а там иссечен Христов исповедник;
Часть входит в нежно чрево, кожу часть кроит.
Двести дланей ему совокупно все члены пронзили,
И столько же из ран вдруг капель точится.
Вящим было дитя палачом, коль жалило сверху,
60. Чем если проницало глуби чревные;
Ибо нетягостный тот истязатель, препятствуя смерти,
Стрекалу боли подает свирепствовать,
Сей же, чем далее он сотрясает жизненны недра,
Дает лекарство, приближая к гибели.
„Будьте, молю вас, крепки, премогите силою годы:
Что не дал возраст, возмести безжалостность!“
Втуне, однако ж, дитя в трудах бессильно ревнует:
Взрастает пытка, палача томящая.
„Что стенешь? — восклицает один: — ведь сам ты, наставник,
70. Сие железо дал и воружил нам длань.
Се, возвращаем тебе толь многие тысячи знаков,
Что с плачем мы в твоей науке приняли.
Нашему ты не гневись писанью: сам повелел ты
Не знать покоя, стиль водя десницею.
Мы уж не ищем толькрат тобою для нас запрещенных,
Учитель алчный, дней отдохновения.
Точки нам любо вперять, бразды сплетать со браздами,
Согнутые черты сцепляя связкою.
Долгую линий чреду обозреть и исправить ты можешь,
80. Коль в чем погрешено рукой промашливой;
Власть твою употреби; вольно наказать тебе вины,
Коль кто не споро на тебе распишется“.
Так ругались они своего учителя телу,
Ослабы не дая от мук сломленному.
Сжалясь впоследок над бранью его Христос от эфира,