Сон в холодном доме

Мне мил мой городок, где прожил яТак много лет и трудных и счастливых,Где холмы, лес и толпы суетливыхПрекрасных птиц вкруг нищего жилья.И время вечное — когда друзьяНеистово решали и решилиКак надо жить, и как отцы их жили,И что в наш век так жить уже нельзя.Друзья уйдут, и снова тишинаГлядела пристально в ночные очи;Внизу — Париж, и праздный и рабочий,Он виден мне, скрывает лишь стена.Мой сад — мой парк! — размером в пять шагов,Но, как в раю, — всё отдано цветенью;Он светом был, он тоже был и тенью, —Убежищем от глупых и врагов.Шумела звонкая вокруг страна,И не моя, — чужая по закону,Но молодость спешила к шуму, звону,Как добрый гость в круг знойного вина.Казалось мне, что могут петьПростор и камни кружевной столицы,И свет мерцал глазами чудной птицы,Когда она взлетает, чтоб лететь.И в дружбу, вдруг, входили ритмы дней —Поэзией, бессонной музой ночи:Не страшен был мне черный день рабочий —Тяжелый труд нерадостных людей.***У бедствий много есть прямых примет:Как ветры в море связаны с волною —Приметы зла давно слились с войною,И вот она пришла — на много лет.Случилось так, что в тишине моейВзметнулось всё под окриком тревоги,Дымились прахом чёрные дорогиВ зовущей дали розовых полей.Не в дикий лес, не в воровской овраг, —В открытый дом и в тайную обительВходил бедою дикой победитель —Цивилизованный хвастливый враг.Нацисты Гитлера! Приятель мой —

Без думы огненной о кругах Данта, —Хотел убить в Париже комендантаИ сам погиб, ведя народный бой.Его жена тогда сошла с ума,И я готов был горестно поверить,Что знает всё — кому и что отмерить —Судьба людей, премудрая сама.Не много верят люди в ворожбу,Богам не много кланяются тоже,С природою беседуют всё строже,Но верят все в всесильную судьбу.Как будто-бы в покорности такойНам легче быть, когда нам путь неведом,Когда ведёт на радости иль к бедамСудьба своей судьбинною рукой.***Пустой стоит приятеля барак,Над ним звенит весна печалью милой;Не знаю я — тогда какою силойЖила безумная. Не знаю, как.Пред казнью, говорят, влечёт ко сну,И крепко спит под утро обреченный;Нам снился сон пустынный, злой и чёрный,Когда очнулись в пятую весну.Мир праздновал победу год, и два,Он сам себе казался чудно новым,Но взгляд победы стал опять суровым,И смеха нет, и дышится едва.Извечный враг был весел, жив, дышал,Всем людям враг — война, — он не был мертвый,Когда, поверженный и злобой гордый,Свой меч разбойничий как крест держал.Бывает так, что утра свет не милИ сердце рвется в напряженной ноте,Как если б жил в прославленной свободе,И вот тебя вдруг кто-то ослепил.В такое утро я бродил в лесу,Деревья черные, во льду, скрипели,Я думал о весне, хмельной в апреле,Что вот ноябрь теперь в себе несу.Но было мне в печали всё ж легко:Я знал о силе дремлющей в народе,

Я знал о солнце вечности в природе,К которому не так уж далеко.***Есть холм в лесу, с него видны зимойРяды крестов на кладбище недальнем,На том холме, на фоне погребальном,Вдруг встретилась безумная со мной.Не знаю я — признала-ли меня,Или она теперь для всякой встречиНесла как сон взволнованные речи,Виденьями бесплодными маня.О, сложность трудная в простых словах!Ты мне дороже ясности небесной,В тебе всегда, как в клетке тесной,Стучится сердца неуёмный взмах.Убитого приятеля женаИздалека молила, причитала,И небо низкое, как из металла,Над нею стыло, — злая тишина.Катились слёзы тяжко по щекам —Как зёрна звездные, в глазах — сухие…Слова, слова, с какой еще стихиейСшибётесь вы на подступах к векам!Безумной речь мне трудно передать:Как понял я — о муже говорила,То дико пела, то в ладоши била,И плакала, чтоб воплем не рыдать.Французской речи ближе ритм ручья;Я в русский лад вложил потоки речиМоей безумной, неуёмность встречиИ бедственность ее, как понял я.***Я шёл за ней, сшибая с веток лёд.Вокруг — всё лес, пустынный, бездыханныйСтоит, как храм бесчувственный и странный,И в нем — она, безумная, поёт:«Где б ни были — везде найду,Сомненье больше не тревожит,Люблю я вас, любовь не можетЛежать снежинкою на льду.Дорогой, лётаной орлами,Среди обвалов и камней

Я буду следовать за вамиЛюбовью трудною моей.И если надо — к смерти строгойЯ подойду, и всё скажу,И боль сожженною дорогойВ своем я сердце покажу.Но если надо, если надо, —Собой прикрою вас, пойдуОдна на черную беду,И буду гибели я рада…»Так пела боль ее, — могла бы петь!Безумная спешит тропой крутою,На пень падёт, или скользит пятою,И хлещет ветка жгучая, как плеть.И к кладбищу стремительно дошла,Мне пальцем детским строго погрозилаИ тёмный взгляд свой гневом исказила, —Своей бедою будто обожгла.***Страшит безумие невольно нас,Всегда мы видим в разуме спасенье,Но в гибели нам дорого забвенье,Когда зовём и — как на плахе глас.Но даже там я слышал, за стеной,На кладбище для всех — на вечной плахе,Как любит человек во тьме и страхеПод крыльями надежды голубой.Отвергнет всё снобический уют, —Не новы чувства, и слова не новы:Беды естественно гремят оковы,И пусть о них безумные поют:«О, дорогой, что делать мне, —Гостей я к свадьбе пригласила,Они смеялись, я — грозила,А смерть — стояла в стороне.Они сказали — мертвый выЧто вас люблю — они не знали;И вот — дорогу указалиСреди кладбищенской травы.Вот видите? — она опять,Как если б вас я не любила;Она мне сердце ослепила,

Чтоб как-нибудь его унять.Какой пустяк, к чему они —Кресты и плиты и ограда?Вы рады мне? — Я — очень рада!Эй, колокол, звени, звени…»***Она смеялась, но глаза еёСмотрели строже мертвого покоя, —Как очи ангелов, умерших стоя,Проклявших вдруг могильное жильё.И прочь пошла по узенькой тропе —С поклонами направо и налевоКак некогда, уже венчальной девой,С любимым шла в взволнованной толпе…И я бежал, — я мог еще бежать! —К жилым домам и к радостям заботыЧтобы кружиться в них и дни и годы,Чтоб просто — жить и разум удержать.Легенда есть: среди времён иныхДля смертных чашу чудного забвеньяПрислали боги, чтобы жизни звеньяНе прервались отчаяньем живых.Испив забвенье, вновь живут они.Я пью его, я пьянствую все ночи.И дни мои — тревожней и коротчеПока не вспыхнут звездные огни.И верен я моим неверным дням,По прежнему волнуют их приходы;Люблю и легкость ясную природы,И сумрачность тяжелую в камнях.Но простоты уж нет! В каком дворцеЕё я видел, — сердцем или взглядом? —Шла, как дитя, она со мною, рядом,С невыносимым счастьем на лице.И как сказать: не будет никогда! —О, как она сияла первым цветомДля всех, всегда, везде, как в дне согретомИз облаков зарёвая гряда.И знаю я: восстанет вечность вновь,И даже так — и в бедственное время,Свободно станет в боевое стремя,Чтоб жизнью билась жаркая любовь.