Пока ты злобу на людейПитаешь слепо и бездумно,Как невзначай дикарь-злодейБезумствует горя темно и неразумно, –Души спокойствием и миром овладей;Иначе – будет слишком поздно:Вражда сильнейшая тобой,Как закипевший жаркий бой,Как вихорь, завладеет грозно, –И, смертной раной изможден,Ты будешь вечного страдания добычей,И яд презрения в крови твоей зажжен,И пламень дум твоих сомненьем поражен,И недоверье – твой обычай.«Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло…»
И хватишь чарку рифм, чтоб заморить тоску
Кн. Вяземский
Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло,И валится из рук любимый давний труд…Все благодатное давно, когда-то было,Все распроклятое толпится тут как тут.Бездейственно как тень сознание былого;Грядущее молчит, грозя из темноты, —И мается душа без света и без словаМеж безнадежности и мертвой пустоты.Запел бы, — ах, запеть хоть немощно и глухо, —Да песни прежние от сердца далеки,А новых нет давно. И тягостны для слухаТо гнет молчания, то хриплый вздох тоски.Одна отрада мне: к чужому песнопеньюПриникнуть всей душой в безмолвии ночном…Какою нежною и благосклонной теньюОно повеет мне — мгновенным, легким сном.О, ясный Вяземский, о, Тютчев тайнодумный,О, Боратынского волшебная печаль!Не я ли слышал вас в полуночи бесшумной?Но вы умолкнули, и одинок — не я ль?«Куда же светлый лик сокрыла…»
Куда же светлый лик сокрыла,Очаровательница, ты?Душа забвенная унылаВ тиши холодной пустоты.Она недвижна, застывая…Но ты, богиня молодая,Ты ей вернешь и пыл, и свет:Явись, как истина, – нагая,Мечта, – толпой пренебрегаяИ колким инеем клевет!«Могу ль внимать напев волшебный…»
Могу ль внимать напев волшебныйРазвороженною душой?Падет ли он струей целебной,Лиющей трепет и покой?Иль, как полуночное мореПод многозвучный шум людской,Замрет в знакомом мне укореХолодной северной тоской?«Я дремал на утомленный, я лежал на постели…»
Я дремал на утомленный, я лежал на постелиВ тихой горнице темной, заполночной порой;В полосе полусвета только руки блестели,Только руки белели под лунной игрой.И сложил их спокойно, и лежал я недвижно,И дышал я без мысли, и смотрел пред собой.Вдруг мелькнуло: свершится, что теперь непостижно;Белы мертвые руки – с последней судьбой.«Не раз, раскрыв широко вежды…»
Не раз, раскрыв широко вежды,Один глядишь ты в темноту;Но зреть ли жизнь иную, – ту, –Очам земным, очам невежды?И всё же часто ты дрожишь,Предтишьем неким околдован;И мир ночной преобразован,И чуется иная тишь.«Ты властен ни о чем не думать…»