Волна о берег плещет – как в Неве,Решетка над водой – как в Ленинграде, –Задумчивы в печальном торжествеИ в сумрачной, но радостной отраде.Дух боевой, упорный, как волна,В твоих бойцах, о, город мой любимый,Отлит в огне прочнее чугунаИ волей закален неодолимой.С тобой я верной памятью всегдаСердечною – мгновенной, многострунной…Миг — ясная широкая вода,Ограды над водой узор чугунный.
СМОЛЕНСК РОДНОЙ
Я слышал, что над грудами развалинОн уцелел – собор, венчавший город,С своими маковками золотыми –Ковчежец драгоценный, вознесенныйНа холм крутой, широко опоясанНаружной круглой лестницею белой –Так памятен он взору моему.Быть может, и дрожал, и колебалсяПод варварскими выстрелами он –Такими, что подобных не знавалВо все века протекшей стариныИ давней, и недавней, но, как прежде,И тут, неуязвленный, устоял.А сколько здесь, в его же кругозоре,Великих памяток – не уцелевших,Не сбереженных строгою судьбойИ дикою ордой?!. Ужель погибИ памятник двенадцатого года –Там, около Лопатинского сада,Издалека подобный обелиску,На площади обширной, где войскаМолитвенно и стройно поминалиШестое августа – день роковой?А за проломом городской стены,Пробитым в ту же тяжкую годинуНаполеоновскими ядрами –Чугунный скромный малый памятникНа месте, где не сдавшийся французамРасстрелян подполковник Энгельгардт?А там, среди аллей в квадратном парке,Что назывался странным словом Блонье,Воздвигнутый в дни детства моегоС решеткою из нотных стройных строчек,Изящный памятник России – Глинке?И тут, совсем невдалеке – музей,Мне памятный, вмещавшийся при мнеВ одной скромнейшей комнате.Его Собрал своими старыми рукамиСемен Петрович Писарев, учительСловесности российской и историк –Один из первых – города Смоленска.(Я помню, проходили там часыЖивые обязательных уроковВ рассказах, в поясненьях благодушныхИ древней, и недавней старины…)О, сколько памятей и слез невольных,Хоть не пролитых, но в груди кипящих,О, сколько горечи и озлобленьяИ в нем же веры в правое возмездье –Великое и всенародное,Не только тут лишь, в этом сердце старом,Не здесь, а там и там – во всех краях,Во всех сердцах, истоптанных вслепуюНемецким грязным подлым сапогом!Ее так много, злобы той священнойИ веры правой, что не может быть,Чтобы она не сдвинула горыИ та бы не рассыпалась песком.