Когда в ночи, покинув блажь людскую,Я прихожу в постылый угол мой,Я здесь один с бессонницей тоскую,Заворожен полуночной зимой.Мне холодно, мне пусто, мне унылоИ горько мне за наше бытие,Где сердце всё как будто не застылоУсталое и глупое мое.Но странный миг: опять его биеньяОтветствуют падению стиха,И во хмелю чужого упоеньяВся жизнь его улыбчиво-тиха.Грудь поднята упругою волною,Из глаз бегут горящие струи,И восстают сквозь слезы предо мноюНад зимнею бессонницей ночноюИ светятся над ней черты твои.
«Я научаюсь любить…»
Я научаюсь любитьОдиночества злые минуты:Рвутся, как сладкая нить,Все мирские ненужные путы;В сердце же вдруг напряглись,Словно стройные струны созвучий,Вдаль протянулись и ввысьК отдаленному – связью певучей.Ты не один, не одинИ для радости брошен безлюдью:Сколько душевных глубинТы коснешься горячею грудью!К боли ль польются твоиДо услады страдальные звуки, –Скажут отзвучий рои:В одиночестве нету разлуки!
«Радостью Люлли и Куперена…»
Радостью Люлли и КуперенаВстречен был белеющий рассвет –Засверкала искристая пенаПо волнам первоначальных лет.И душа моя помолодела,Позабыла о добре и зле,Юной силой заиграло телоНа весенней благостной земле.Гайден, Гендель, Вебер зазвучалиВ свете обновившегося дня –Строгим, чистым, светлым, как вначале,Поглядело небо на меня.Понял я, что стройными хваламиТы раскрылась, духа не тая,И в живом нерукотворном храмеРазлилась волной мольба твоя.
«И горький вкус во рту, и голова кружится…»
И горький вкус во рту, и голова кружится,И расслабление по телу разлилось,И трепыхается подстреленная птицаВ груди стеснившейся, что день пронзила ночь.Целительница-ночь раскроет крылья духа,И пламенный покров развеется как дым –И слышно явственно таившееся глухо,Крепя живую грудь дыханьем молодым.В полусознании кружения дневногоЯ, словно в немощном докучном полусне,Давно знакомое слежу опять и снова,И сквозь толпу теней ты недоступна мне.Водительница-ночь как бы родного краяПредел возлюбленный раскроет предо мной –И постижима ты, и, на тебя взирая,С тобой лицом к лицу я на тропе земной.