— Нтъ, сэръ, я этого не полагаю. Вообще, эта тнь ведетъ себя совершенно не такъ, какъ принято… Я начинаю думать, что тутъ какая-то фальшь… Я въ этомъ даже увренъ, какъ въ томъ, что я здсь сижу… Потому что, если бы она… Геккъ!
— Что еще тамъ?
— Сквозь нея нельзя видть кустарника!
— Еще бы, Томъ! Она непрозрачна, словно какая-нибудь корова. И я тоже начинаю думать…
— Смотри, смотри, Геккъ! Табакъ жуетъ… Тни никогда не жуютъ. Имъ нечмъ жевать. Геккъ!
— Что? Я слушаю.
— Это вовсе не тнь. Это самъ Джэкъ Денлапъ, какъ есть?
— Ну, помшался! — сказалъ я.
— Геккъ Финнъ, нашли мы трупъ подъ смоковницами?
— Нтъ.
— Или какой-либо слдъ его?
— Нтъ
— Оно и понятно. Никакого трупа и не было.
— О, разв мы, Томъ, не слышали…
— Да, слышали, кто-то крикнулъ, разъ, другой. Но разв это доказываетъ, что произошло убійство? Разумется, нтъ. Мы увидали, какъ выбжали четверо, а этотъ вышелъ оттуда и мы приняли его за тнь. Такая же тнь, какъ ты самъ! Это былъ живой Джэкъ Денлапъ, и онъ теперь тутъ и сидитъ. Онъ подрзалъ себ волоса, какъ хотлъ, и представляется теперь другимъ человкомъ, ршительно такъ, какъ задумалъ. Тнь!.. Хороша тнь!
— Онъ цлехонекъ, какъ орхъ!
Все стало понятнымъ: мы попали впросакъ. Я былъ очень радъ тому, что Джэка не убили; Томъ тоже, и мы не знали только, что ему больше понравится: узнаемъ мы его или нтъ? Томъ полагать, что лучше всего пойти къ нему и спросить. Онъ такъ и сдлалъ; я шелъ, поотставъ немного, потому что, какъ знать, все же могла быть это и тнь… Подойдя, Томъ сказалъ:
— Мы съ Геккомъ очень довольны тмъ, что встртились съ вами опять, и вы можете быть спокойны насчетъ того, что мы не проболтаемся. И если вы думаете, что намъ лучше и вида не показывать, что мы съ вами знакомы, когда мы столкнемся съ вами при другихъ, то скажите; вы увидите, что на насъ можно положиться; мы лучше дадимъ себ руки огрубить, чмъ ввести васъ въ бду.
Сначала, онъ какъ будто изумился, увидвъ насъ, и не очень-то обрадовался, очевидно; но потомъ, по мр того, какъ Томъ говорилъ, онъ пересталъ хмуриться и даже улыбнулся подъ конецъ, кивая головой нсколько разъ, длая знаки руками и мыча: «Гу-у-гу-у-гу», знаете, какъ глухонмые.
Въ эту минуту стали подходить нкоторые изъ семьи Стива Никерсона, жившаго по ту сторону луга. Томъ сказалъ Джэку:
— Вы представляетесь великолпно. Я не видывалъ лучшаго подражанія. И вы правы: притворяйтесь и передъ нами, какъ передъ другими, это послужитъ вамъ для упражненія, да и лучше, не промахнетесь никогда. Мы не будемъ къ вамъ подходить, какъ будто и не знаемъ васъ, но, если потребуется наша помощь, оповстите насъ только.
Мы отправились дале, и когда поравнялись съ Никерсонами, они стали спрашивать насъ, какъ водится: это ли новый прізжій, и откуда онъ, и какъ его звать, и какого онъ толка, баптистъ или методистъ, и какъ онъ по политик, вигъ или демократъ, и долго ли онъ здсь пробудетъ… словомъ, осыпали насъ всми тми вопросами, которые длаются людями при вид всякаго новаго лица, да и животными тоже. Томъ отвчалъ, что онъ не разуметъ знаковъ, которыми говорятъ глухонмые, не понимаетъ тоже и ихъ мычанья. Они прошли и стали дразнить Джэка; мы видли это и безпокоились за него: Томъ говорилъ, что ему потребуется немало времени, чтобы пріучиться не забывать, что онъ глухъ и нмъ, и не проговориться невзначай. Но Джэкъ справлялся отлично съ своею ролью, какъ мы видли, долго наблюдая за нимъ, и мы пошли дале, желая поспть къ школ къ рекреаціонному времени, а до нея было три мили пути.
Мн было очень досадно на то, что Джэкъ не разсказалъ намъ ничего о борьб подъ смоковницами и о томъ, какъ ему удалось избжать смерти. Я просто не могъ переварить этого, да и Томъ былъ очень недоволенъ, но онъ говорилъ, что будь мы на мст Джэка, то старались бы такъ-же быть, какъ можно осторожне, помалкивали бы и не рисковали ничмъ.
Вс мальчики и двочки очень обрадовались, увидя насъ, и мы порядочно позабавились во все продолженіе рекреаціи. Гендерсоны, идя въ школу, видли глухонмого и разсказали о немъ прочимъ; поэтому вс школьники были заняты имъ, могли толковать только о немъ и очень хотли его увидать, потому что никогда еще въ жизни не видывали глухонмыхъ, и всть о такомъ человк приводила всхъ въ возбужденіе.
Томъ говорилъ мн, что намъ теперь туго приходится отъ общанія молчать: какими героями стали бы мы, разсказавъ все, что было намъ извстно! Но если поразсудить, то молчаніе было еще погеройственне: изъ цлаго милліона ребятъ врядъ ли нашлись бы и двое, способные на него. Такъ ршилъ Томъ Соуэръ, и врядъ ли кто могъ опровергнуть это.
IX