Тайный сообщник

Она охотно исполнила его просьбу, отодвинув свой стул в сторону, подальше от опасной, беспокойной ноги. Теперь Мортимер не мог прикоснуться к ней.

– Я мало что знаю, – призналась она, – только то, что писали в газетах. Это мужчина… и он меняется.

– Как меняется? – спросил муж. – Ты имеешь в виду, переодевается… или что?

Миссис Берли рассмеялась, словно только и ждала повода это сделать.

– По легенде, он всякий раз является тому.

– Тому, кто.

– Да, конечно, тому, кто должен умереть… в облике этого самого человека.

Джон с озадаченным видом хмыкнул, уставившись на жену.

– То есть, – пришел ей на выручку Мортимер, и на сей раз весьма кстати, – каждый из этих малых видел своего двойника, перед тем как повеситься.

Миссис Берли пустилась в пространное объяснение, пестревшее парапсихологическими терминами; оно заворожило и очаровало моряка, который открыл в кузине новые достоинства и не сводил с нее восхищенного взгляда. Мысли Джона Берли были заняты чем-то другим. Он отошел к окну, оставив парочку продолжать беседу, и, никак не вмешиваясь, просто рассеянно слушал и с отсутствующим видом глядел сквозь клубы сигарного дыма на жену и ее двоюродного брата. Он перемещался от окна к окну, пристраивался то в одном, то в другом глубоком проеме, чтобы осмотреть задвижки и измерить при помощи носового платка толщину стенной кладки. Выглядел он во время этого странного обхода беспокойным, подавленным и явно чувствовал себя не в своей тарелке. На его крупном лице лежала печать безмолвной покорности – это выражение, доселе ей незнакомое, Нэнси приметила, когда они с Мортимером убирали остатки ужина. Они зажгли спиртовку, чтобы сварить кофе, и приготовили еду для утренней трапезы. По комнате пробежал сквозняк, на столе затрепетали салфетки. Мортимер осторожно прикрутил фитиль чадившей лампы.

– Поднимается ветер – и, по-моему, южный, – бросил Берли из оконной ниши и закрыл створку окна, для чего ему пришлось повернуться спиной к молодым людям и несколько секунд провозиться с задвижкой.

Мортимер, с глупой несдержанностью, присущей его возрасту и темпераменту, не преминул воспользоваться удобным случаем. Ни он, ни предмет его страстных притязаний не догадывались, что из-за темноты, царившей снаружи, интерьер комнаты ясно отражается в оконном стекле. Один был безрассуден, другая – напугана, и они поспешили урвать перепавшую им нечаянную радость, которая продлилась еще с полминуты, ибо тот, кого они опасались, высунул голову и плечи в открытую часть окна и оставался в этой позе некоторое время, вдыхая аромат ночи.

– Чудесный воздух! – произнес Джон низким голосом, втягивая голову внутрь. – Хотел бы я оказаться в море в такую ночь. – Оставив ставню открытой, он пересек комнату и подошел к своим спутникам. – Ну а теперь, – весело сказал он, придвигая стул, – давайте устроимся поудобнее. Мортимер, ты должен рассказывать нам истории до самого рассвета – или пока не явится привидение. Жуткие истории о бряцающих цепях, обезглавленных трупах и тому подобном. Сделай эту ночь незабываемой. – И Джон сопроводил этот призыв вспышкой хохота.

Они сдвинули стулья, подставив другие себе под ноги, а Мортимер приспособил одну из пустых корзин под скамеечку для ног Нэнси. По комнате плавали густые облака табачного дыма. Две пары глаз встречались и вспыхивали, а третья, вероятно, пристально наблюдала; слух сосредоточенно внимал, вероятно, подмечая то, чего не видели глаза; время от времени постукивала створка окна, и все трое вздрагивали и озирались по сторонам; издалека то и дело доносились всевозможные звуки – это ветер задувал в разбитое или распахнутое окно, запуская череду скрипов и шорохов по всему дому.

Впрочем, миссис Берли наложила на страшные истории решительный запрет. Огромный пустой уединенный дом в глуши действовал на нее угнетающе, несмотря на успокоительное присутствие рядом мужа и возлюбленного. В обитаемых комнатах, обставленных мебелью, редко приходят в голову мысли о призраках. Здесь же ползучий страх был разлит повсюду, он витал в просторных залах, стонал в коридорах – безмолвный, незримый, но всепроникающий и вездесущий. Один лишь Джон Берли оставался нечувствителен к нему и как будто не замечал его вкрадчивой атаки на нервы. Возможно, этот страх пробрался сюда вместе с летним ночным ветерком – а возможно, властвовал здесь всегда… И миссис Берли исподтишка посматривала на мужа, сидевшего рядом с ней. Глядя на благородное, волевое лицо Джона, она ощущала, что за внешним спокойствием и невозмутимостью скрывается снедающая его душу тревога. В нем что-то изменилось, но она не могла понять, что именно; губы его были плотно сжаты, и она с удивлением подумала, что он выглядит исполненным терпения и достоинства – и что, вопреки всему, он ей очень дорог. Почему же его лицо так непроницаемо? Ее мысли беспорядочно блуждали – смутные, бессвязные, тягостные, а кровь, разгоряченная вином, бурлила.

Берли меж тем обратился к моряку за новой порцией историй.

– Только море и ветер! – потребовал он. – И помни – никаких ужасов!