Тем более что жизнь короткая такая…

И вдруг они исчезли. Куда? Маэль Исаевна недоумённо пожала плечами: «Не интересовалась». Выспрашивать подробности мне было неудобно. Я их тогда так и не узнал. В доме Маэли никогда больше не вспоминали о дочери Адельгейма и о её матери. Позже Ира написала мне, что рассорились они из-за Ежи Кухарского, родившегося в России в семье польских коммунистов, репрессированных в конце тридцатых. Прекрасно знавший польский и французский, тонко чувствовавший музыку, он перевёл на русский письма Шопена. Перевёл (для себя, не для печати) Сартра и Дос-Пасоса. «Ему хотелось, – написала Ира, – чтобы мама посмотрела какие-то его тексты, он начал ей звонить, они несколько раз поговорили, а Маэли Исаевне категорически не понравилось, что её друзья общаются “за её спиной”. Вот такая была неожиданная реакция».

Могла ли Маэль Исаевна вот так же выкинуть из сердца Шайтанова и его жену, о чём говорил Глоцер? Могла, конечно. Не верить Володе я был не вправе: я его во лжи никогда не уличал. А Шайтанову, с которым мы тогда крепко дружили? И Шайтанов до сих пор меня не обманывал…

Почему мне позвонил Лазарь? Он знал мою любовь к журналистике и узнал, что я ушёл из печати и работаю только в педагогическом университете. «Будешь работать на правах моего зама, – сказал, как я уже здесь писал, Лазарь. – Но не говори об этом Шайтанову».

Я вспомнил, как попал в журнал Шайтанов. «Гена, – спросила меня Таня Бек, – как Вы относитесь к Шайтанову?» «Очень хорошо», – сказал я. «Есть идея, – объяснила Таня, работавшая тогда в “Вопросах литературы”, – сделать его первым замом Лазаря. Эту должность редакция предложила мне с условием, что я найду спонсора: зарплаты-то у нас грошовые. А я подумала: может, на этих условиях пригласить в журнал Шайтанова, связанного с Ходорковским, с его фондом “Открытая Россия”, который даёт деньги на “Русский Букер”. Я говорила с Лазарем: он не возражает. Неплохо было бы, если б Вы позвонили Лазарю и поддержали Шайтанова со своей стороны».

Танина идея показалась мне очень разумной. Тем более что к этому времени закрыли и выдавили из страны Фонд Сороса «Открытое общество». Одно время мы с моим приятелем, критиком Станиславом Рассадиным, работали экспертами этого фонда и добились того, чтобы фонд выкупал ежемесячно 650 экземпляров журнала и рассылал их в разные библиотеки страны.

Я позвонил Лазарю. «Да, это хорошая кандидатура, – сказал он, – я рад, что ты её поддерживаешь».

Но через короткое время после прихода Шайтанова в журнал арестовали Ходорковского. И, сказать по правде, поведение Шайтанова меня удивило. Так или иначе, в защиту опального олигарха выступили почти все работники «Открытой России». Шайтанов, литературный секретарь «Русского Букера», от комментариев воздержался. «Что произошло с “Букером”»? – спросил Шайтанова в телепередаче «Тем временем» её ведущий Александр Архангельский. «Ничего не произошло, – ответил Шайтанов, – премию согласилась финансировать крупная компания, которая даже увеличит призовой фонд. Так что у нас появляется возможность платить победителю на 5 тысяч долларов больше, чем прежде». Позже, когда мы работали с ним в журнале, я спросил его, как он отнёсся к аресту Ходорковского. «Юридически здесь всё чисто, – ответил он. – Не подкопаешься».

Вернусь, однако, к предложению Лазаря работать в журнале на правах его зама и его просьбе не говорить об этих своих правах Шайтанову.

Шайтанов, как я сказал, встретил меня настороженно: «Зачем тебе работать в журнале?» «Люблю редакторскую работу, – ответил я, – больше, чем преподавательскую».

Нет, чувствую, что-то его грызёт.

– Ты знаешь, какие у нас оклады?

– Знаю, – говорю. – Мизерные. Но я пока что не ухожу из университета.

– А что университет? – спрашивает Шайтанов. – Я ведь, перейдя в РГГУ, остался в нём на полставки. Сколько стоит твоё профессорство? Тысяч 15.

– Пятнадцать и платят, – говорю. – Что поделать: МПГУ не РГГУ – не сравнишь по ставкам.

– А! – махнул рукой Шайтанов. – В РГГУ сейчас платят ненамного больше. Мой основной доход – в «Букере». Но у нас в журнале ты не разбогатеешь: прибавка к твоему университетскому окладу действительно мизерная, а работы здесь много. Зачем тебе это?

– Да не пугает меня количество журнальной работы, – отвечаю. – Я по ней соскучился.

– Любишь литературоведение?

– Смотря какое, – говорю. – Нынешнее западное не люблю. А русское классическое очень.

– Белинского, Аполлона Григорьева?

– Нет. Они не были литературоведами. Они были критиками литературы своего времени.

– А кого же тогда?

– Мифологическую школу, историческую поэтику.

– Веселовского?

– В частности и Веселовского.

Шайтанов просиял. Достал с полки книгу и немедленно мне её надписал. Это был том собрания сочинений Александра Николаевича Веселовского, которое выходит под редакцией Шайтанова, о чём я не знал и очень этому удивился.

– Давно ты занимаешься Веселовским?

– Давно ты не читал «Воплей», – усмехнулся Шайтанов. – А ведь входишь в редколлегию. Словом, надеюсь, что мы с тобой сработаемся.

Поначалу так оно и было. Хотя меня шокировало отношение Шайтанова с другими сотрудниками.