Темный карнавал

Марианна была серой мышкой и синим чулком в одном лице. Ее голова напоминала мяч в оплетке из волос, похожих на древесные корни. Ее тело болталось в юбке, словно язычок в колоколе, и разве что не звонило при ходьбе (если ковыляние с пятки на носок считать ходьбой). Взгляд ее был вечно занят изучением сорняков и тротуара под ногами. Во время разговора она смотрела не на человека, а на его подбородок, если вообще что-то при этом видела, – и никогда не поднималась до глаз. Мать отчаялась и не верила, что Марианна когда-нибудь выйдет замуж или добьется хоть какого-нибудь успеха.

Только на Сеси и была вся надежда. Тогда Сеси вошла в Марианну, как кулак в перчатку.

И что же – Марианна начала прыгать, бегать, и кричать, и сверкать желтыми глазами. Марианна взмахнула своими юбками, распустила волосы и позволила им падать мерцающей волной на обнаженные плечи. Марианна научилась смеяться, и теперь ее тело весело позванивало в колоколе ее платья. Марианна втиснула свое лицо во множество масок, демонстрируя то застенчивость, то веселье, то ум, то материнское счастье, то любовь.

Юноши гурьбой бросились за Марианной. Марианна вышла замуж.

И тогда Сеси удалилась из нее.

В первый момент у Марианны случилась истерика: из нее вынули позвоночник!

Весь день она пролежала в кровати, как пустой корсет. Но новых привычек было уже не отменить.

Часть Сеси осталась в ней, как окаменелый отпечаток на скале из сланца. И Марианна начала мысленно восстанавливать эти привычки, анализировать их и вспоминать, как это было – когда Сеси находилась у нее внутри. И уже очень скоро она опять бегала, кричала и хохотала, только теперь уже сама. Корсет ожил от одних только воспоминаний!

С тех пор Марианна жила и не знала горя.

Дядя Джонн яростно замотал головой. Он стоял рядом с индейцем из сигарной лавки, и в его глазных яблоках плавали десятки светящихся пузырьков – их крошечные раскосые микроскопические глазки смотрели прямо ему в мозг.

А вдруг он не сможет найти Сеси? Вдруг долинные ветры донесли ее до Элджина? Кажется, именно там она так любит отсиживаться? В приюте для умалишенных, осторожно заглядывая к ним в мозги, чтобы поворошить конфетти их мыслишек.

Где-то в послеполуденной дали вздохнула и раскатилась эхом огромная металлическая гильза паровозного гудка, с шипеньем всхлипнул пар. Там несся поезд – по эстакадам долины, мимо прохладных рек и полей спелой кукурузы, входил в туннели, словно палец в наперсток, мчался под арками домов, между дрожащими от ветра деревьями грецкого ореха… Джонна охватила паника. А вдруг Сеси – там? Едет в каюте, в голове какого-нибудь машиниста? Ее ведь хлебом не корми – дай только поездить на железных монстрах по городам и весям, пока хватает контакта. И дергать за веревку гудка – до тех пор, пока этот гудок не пронзит насквозь всю округу (спящую ночью или вздремнувшую днем).

Джонн шел по тенистой улице, как вдруг краем глаза заметил какую-то старуху. Морщинистая, как высохшая смоковница, и голая, как семя чертополоха, она плыла среди ветвей боярышника, и из груди у нее торчал кедровый кол.

Чей-то вскрик!

Что-то ударило его по голове. Черный дрозд взмыл в небо и унес с собой прядь его волос!

Джонн погрозил птице кулаком и швырнул ей вслед камень.

– Ах ты ж!.. – задыхаясь, воскликнул он и оглянулся.

Птица покружилась позади него и села на ветку, выжидая момент, чтобы снова спикировать ему на голову.

Он сделал вид, что отвернулся.

А когда послышался жужжащий звук крыльев, подпрыгнул – и схватил.

– Ceси!

Птица была у него в руках! Она визжала и билась.

– Сеси! – звал он, глядя сквозь пальцы, как сквозь прутья клетки, на дикое черное существо.

Птица до крови клюнула его в руку.

– Сеси, я раздавлю тебя, если ты мне не поможешь!

Птица взвизгнула и клюнула его еще раз.

Тогда он крепко сжал пальцы. Крепче, еще крепче…

И сразу быстрыми шагами пошел подальше от того места, где бросил мертвое тельце. И ни разу не оглянулся.

Он спускался в овраг, ведущий в центр Меллин-Тауна, и думал об Эллиотах. Как там у них? Звонила ли кому-нибудь Мать Сеси? Удалось ли ему их напугать? Он шел и пьяно пошатывался, под мышками у него были огромные озера пота. Ничего, пусть побоятся немного. Сам он уже устал бояться. Вот еще немного поищет Сеси, а потом – в полицию!

Стоя на берегу ручья, он засмеялся вслух, думая о том, как Эллиоты сходят там с ума, пытаясь придумать способ, чтобы перехитрить его. А нет никакого способа. Только заставить Сеси ему помочь. Нет, ну не допустите же вы, чтобы старый добрый Дядя Джонн умер умалишенным, нет, сэр, только не это…

Из глубины ручья на него пристально смотрели чьи-то маленькие глазки-дробинки.