Темный карнавал

Мать склонилась к нему, немного помедлила и прошептала:

– Мертв.

Она будто не могла в это поверить.

– Точно мертв… – продолжала шептать она, вставая и отходя подальше от крови. – Наконец-то.

Она с опаской оглянулась вокруг и громко позвала:

– Сеси! Сеси, вернись домой, детка, ты мне нужна!

Тишина. Лишь солнечный свет немного потускнел.

– Сеси, детка, вернись же домой!

Губы мертвеца зашевелились. Из них вырвался высокий чистый голос.

– Я здесь! Я была в нем все эти дни! Это я была страхом, который он носил в себе, а он этого так и не понял. Расскажи Отцу. Может, теперь он признает, что от меня есть толк…

Губы мертвеца замерли. Через мгновение тело Сеси на кровати натянулось, как чулок, в который внезапно засунули ногу, – и вновь стало обитаемым.

The Small Assasin

Маленький убийца

Она не помнила точно, когда это началось. Вот эти мысли – о том, что ее хотят убить. Первые знаки появились еще месяц назад, и первые легкие подозрения. Что-то неясное и глубинное бродило в ней – как море во время отлива, которое манит тебя безмятежной гладью лазурной воды, но когда ты отдаешь ему свое тело, обнаруживается, что под этой гладью обитают злобные, раздутые, покрытые колючками, многорукие и неотвратимо опасные твари.

Комната плавала вокруг нее в мутных водах истерики. То и дело над ней нависали какие-то острые инструменты, слышались чьи-то голоса, сновали какие-то люди в стерильных белых масках.

Кто я? – думала она. Как меня зовут?

Элис Лейбер. Она вспомнила, что она – Элис Лейбер, жена Дэвида Лейбера. Но это не принесло ей никакого утешения. Она была совсем одна здесь – с этими белыми людьми, которые ничего ей не говорили, а только тихо перешептывались. Ей было страшно больно, ее тошнило, ей казалось, что она вот-вот умрет.

Меня убивают. Прямо на их глазах. Эти врачи, эти медсестры не понимают, ЧТО на самом деле со мной происходит. Дэвид тоже ничего не знает. Никто не знает. Знаем только я и он – этот маленький убийца. Этот младенец-палач.

Я ведь даже не могу сказать им, от чего умираю. Они только посмеются надо мной и скажут – «это у нее бред». Они увидят убийцу, будут брать его на руки, тетешкать его. И никто не скажет, что это он виноват в моей смерти! Вот, я здесь, одна перед Богом и людьми, лежу, умираю, и никто, никто мне не верит. Все сомневаются во мне, все говорят мне всякую утешительную чушь, хоронят меня в невежестве и оплакивают. И спасают моего убийцу!

А где Дэвид? Сидит где-то в дальней комнате, курит одну сигарету за другой и слушает, как убийственно медленно тикают часы?

Внезапно пот хлынул со всего ее тела разом, и вместе с ним вырвался истерический плач. Давай. Ну, давай же! Убей меня! Попробуй! Она закричала в голос. Давай! Я все равно не умру! Не умру! Нет!

И вдруг – пустота. Какая-то гулкая пустота внутри. Вся боль ушла. Осталась только дикая усталость. И чернота. Все кончено. Да, все кончено. О господи. Она вдруг сорвалась вниз и ударилась о нечто черное. Вернее – о ничто. Потом еще одно ничто, и еще одно, и еще, и еще…

Какие-то шаги. Тихо-тихо. Приближаются. Кто-то очень старается, чтобы потише.

Откуда-то издалека голос: «Она спит. Не беспокой ее».

Запахло твидом, трубочным табаком и лосьоном для бритья. Она узнала Дэвида – это он склонился над ней. А за ним – еще один запах. Стерильный запах доктора Джефферса.

Она не открывала глаз.

– Я не сплю, – тихо сказала она.

Какое счастье – оказывается, она может говорить, она – не мертва.

– Элис, – произнес чей-то голос.

Это был Дэвид, там, за ее закрытыми веками. Это он держал ее вялую руку в своих руках.

«Что, хочешь познакомиться с убийцей, Дэвид? – думала она. – Ты же ради этого сюда пришел, не так ли? Это же твой голос спрашивает, можно ли тебе посмотреть на него? Что ж, придется тебе его показать».

Дэвид склонился над ней. Она открыла глаза. Комната попала в фокус.

Слабой рукой она откинула одеяло.

И убийца повернул к Дэвиду Лейберу свое красное голубоглазое личико – сама безмятежность. Его глубоко посаженные глазки ярко блестели.

– Боже мой! – с улыбкой воскликнул Дэвид Лейбер. – До чего прекрасное дитя!

В день, когда Дэвид Лейбер появился в больнице, чтобы забрать жену и новорожденного ребенка домой, его уже ждал доктор Джефферс. Он жестом пригласил Лейбера сесть в кресло в своем кабинете, дал ему сигару, закурил сигару сам, сел на край стола – и некоторое время мрачно ею пыхтел. Потом откашлялся и посмотрел на Дэвида.

– Твоя жена не любит своего ребенка, Дейв, – сказал он, глядя Лейберу прямо в глаза.

– Что?!

– Все это далось ей очень тяжело. Все в целом. Поэтому сейчас она особенно нуждается в любви. Я не говорил тебе, но в родильном отделении с ней была истерика. Она говорила очень странные вещи. Я не буду их повторять. Скажу только, что она чувствует себя чужой по отношению к ребенку. Пока я не могу понять почему. Чтобы разобраться, я должен задать тебе пару вопросов. – Он немного помолчал, посасывая сигару, а затем спросил: – Это ваш «желанный» ребенок, Дейв?

– А почему ты спрашиваешь?

– Это важно.