Темный карнавал

– Да. Да, это «желанный» ребенок. Он был запланирован. Мы планировали его вместе. Элис была так счастлива год назад, когда…

– Гм… Вот это уже хуже. Потому что если бы ребенок был незапланированным, это был бы довольно типичный случай – когда матери просто ненавистна сама идея материнства. Но нет, это не наш случай… – Доктор Джефферс вынул сигару изо рта, потер рукой подбородок, затем провел языком по внутренней стороне щеки. – Значит, здесь что-то другое. Может быть, всплыло нечто, глубоко погребенное в ее детстве. Ну, или это просто какое-то временное состояние сомнения и недоверия к ребенку. С такими вещами может столкнуться любая мать, тем более что Элис перенесла очень сильную боль, была на грани жизни и смерти. Если это так, время постепенно исцелит ее. Вот только… я решил все-таки рассказать тебе, Дэви. Это поможет тебе быть с ней более открытым и терпимым. Если она начнет говорить что-нибудь… гм… о том, что она жалеет, что ребенок не родился мертвым… спусти это как-нибудь на тормозах, хорошо? Ну, а если не получится, тогда собирайтесь – и сразу ко мне. Прямо втроем. Всегда рад видеть старых друзей. Вот, возьми еще одну сигару для… э-э-э… для ребенка.

Был погожий весенний денек. С бодрым гулом машина ехала по широким проспектам, между рядами деревьев. Голубое небо, цветы, теплый ветерок. Дейв много говорил, закуривал сигару, говорил еще. Элис легко и непринужденно отвечала на его вопросы и во время поездки явно начала приходить в себя. Вот только ребенка она держала как-то… недостаточно крепко и недостаточно тепло. Как-то не по-матерински. Дейв не знал, что об этом и думать. Она держала его, как держат фарфоровую статуэтку.

Он пытался быть веселым.

– Ну что, как мы его назовем? – спросил он.

Элис Лейбер смотрела, как мимо проплывают деревья в первой зелени.

– Давай пока не будем давать ему имя, – сказала она. – Лучше подождем, пока придумается что-нибудь особенное. Не дыши на него дымом.

Ему показалось, что она как-то странно все это проговорила – на одной ноте и совершенно не отделяя одну фразу от другой. И эта ее просьба про дым – в ней не было ни материнского упрека, ни заинтересованности, ни раздражения. Как будто она просто открывает рот и произносит им звуки.

Охваченный дурными предчувствиями, Дэвид выкинул в окно сигару.

– Извини, – сказал он.

Ребенок лежал на сгибе материнской руки, и по его освещенному солнцем лицу то и дело пробегали тени от деревьев. Глаза его светились, как только что распустившиеся фиалки. Крохотный розовый резиновый ротик издавал какие-то чмокающие звуки.

Элис бросила на ребенка быстрый взгляд. Муж заметил, как ее передернуло.

– Тебе холодно? – спросил он.

– Да, что-то знобит. Лучше прикрой окно, Дэвид.

Нет, это был не просто озноб. Он озабоченно поднял стекло.

Пришло время ужина.

На стенах большой богато обставленной столовой плясали и переливались отблески свечей. Совместная еда как-то сразу сблизила их: можно было безмятежно обсудить вкусовой букет, любезно передать соль или предложить взять с тарелки последний бисквит.

Дэвид Лейбер принес ребенка из детской и усадил его на недавно купленный высокий детский стульчик, подперев крохотное клонящееся тельце множеством подушек.

Все это время Элис сосредоточенно следила за движениями своей вилки и ножа.

– Он еще не дорос до этого стула, – сказала она.

– Ну и ладно. Все равно пусть побудет здесь. Такое чудо! – сказал Лейбер, который явно чувствовал себя на седьмом небе. – И вообще все чудесно. И на работе тоже. Заказов выше крыши. Если так пойдет, я заработаю в этом году еще тысяч пятнадцать… Так, что это там у нашего пупсика? Не посмотришь? А, это слюнки! – Он протянул руку, чтобы промокнуть подбородок ребенка салфеткой, и краем глаза посмотрел на Элис.

Она даже не взглянула. Ему пришлось сделать все самому.

– Тебе совсем не интересно? – спросил он, снова возвращаясь к еде и чувствуя, как внутри поднимается раздражение, несмотря на все попытки его погасить. – Мне кажется, мать должна проявлять хоть какой-то интерес к собственному ребенку, или я ошибаюсь?

Элис резко подняла голову.

– Только не говори об этом при нем! Скажешь потом, если надо.

– Потом? – воскликнул он. – Хотя какая разница – потом, сейчас, через час… – Он вдруг замолчал и, нервно сглотнув, взял себя в руки. – Ладно. Все будет хорошо. Я все понимаю.

После ужина она позволила ему отнести ребенка наверх. Нет, она не говорила ему это делать – просто позволила.

Спустившись обратно, он увидел, что она стоит у радиоприемника и слушает музыку, но… не слышит ее. Глаза ее были закрыты, весь вид выражал страшную сосредоточенность. Когда он подошел, она вздрогнула.