Темный карнавал

– Окей, значит, он не спал и делал своим мозгом что-то еще – что они там умеют? Что мы, черт возьми, вообще знаем про мозг ребенка? У него были все основания ненавидеть Элис. Потому что она догадалась, кто он на самом деле. Она сразу поняла, что этот ребенок – не нормальный. Что он какой-то другой. А что вам, собственно, известно о младенцах, доктор? Какие-то общие знания – и больше ничего. Например, вы знаете, что иногда младенцы убивают своих матерей. При рождении. Почему? Наверное, чисто от негодования – да как она смеет заставлять меня жить в этом мерзком мире! – Лейбер устало склонился к доктору. – Все сходится в одну точку. Если предположить, что несколько младенцев из миллионов сразу рождаются со способностью передвигаться, видеть, слышать, думать – как большинство животных и насекомых… Ведь насекомые уже при рождении полностью самодостаточны. А большинство млекопитающих и птиц приспосабливаются всего за несколько дней. И только человеческим детенышам требуются годы, чтобы научиться говорить и кое-как передвигаться на резиновых ножках… Но предположим, что один ребенок на миллион… не такой. Что он рождается с развитым сознанием и сразу способен мыслить, что это встроено в него как инстинкт. Разве это не идеальная ситуация, не идеальное прикрытие для всего, что ребенку взбредет в голову сотворить? Ведь ему достаточно притвориться обычным младенцем – слабеньким, глупеньким и вечно орущим. При этом спокойно и без особых энергетических затрат он сможет ползать по дому в темноте и подслушивать. Спокойно ставить препятствия вверху лестницы. Орать как резаный всю ночь и довести мать до пневмонии. И уж чего проще – прямо при рождении, будучи практически еще в матери, с помощью нескольких ловких маневров устроить ей перитонит!

– Ради всего святого! – вскочил на ноги Джефферс. – Что за мерзости ты говоришь!

– Я говорю ужасные мерзости. Я говорю о том, сколько матерей умерло, рожая своих детей. Скольким из них пришлось вскармливать странное маленькое нечто, несущее смерть неизвестно от чего. Я говорю о них – о тех странных красных маленьких существах, чьи мозги функционируют где-то там внутри, в кровавой темноте, о которой мы не имеем ни малейшего представления. Примитивные маленькие мозги, подогреваемые расовой памятью, ненавистью и грубой жестокостью, думающие только о самосохранении. Да-да, это просто самосохранение – устранить мать, осознавшую, какой ужас она породила. Скажите мне, доктор, разве существует на свете что-то более эгоистичное, чем младенец? Нет! Нет ничего более эгоцентричного, более асоциального и эгоистичного. Ничего!

Джефферс нахмурился, покачал головой и бессильно развел руками.

Лейбер выронил сигарету.

– И я не говорю о каких-то сверхъестественных способностях ребенка. Достаточно уметь худо-бедно ползать – на несколько месяцев раньше срока. Уметь подслушивать. И орать по ночам. Всего этого – более чем достаточно.

Джефферс решил перейти с пафоса на скепсис:

– То есть ты считаешь это убийством. Между тем у всякого убийства должны быть мотивы. Будь добр, скажи, какие могли быть мотивы у ребенка.

У Лейбера был заранее готов ответ.

– А вы представьте себе еще не рожденного ребенка. Разве существует на свете что-либо более сытое, безмятежное, беззаботное, умиротворенное, счастливое и довольное жизнью, чем он? Нет. Ничего! Он сонно плавает там, в темноте, в мутных водах непрерывного счастья, теплого питания и тишины. И все это длится как один бесконечный сон. А потом, какой сюрприз, его вдруг просят покинуть эту чудесную обитель, освободить местечко – и выпихивают в шумный, равнодушный, эгоистичный, суетливый и безжалостный мир. Где он должен сам заботиться о себе, ходить на охоту, питаться тем, что сам добыл, искать утраченную любовь (ту самую, которая еще недавно была его безусловным правом), а внутреннюю гармонию и здоровый сон сменить на смятение и хаос! Конечно, новорожденный будет возмущаться! Всеми крохотными фибрами своего маленького тельца. Его будет возмущать все – сырой холодный воздух, огромные пространства, внезапная утрата привычных удобств. Именно это содержат крошечные волокна его мозга – эгоизм и ненависть из-за того, что его мир был так грубо разрушен. А кто же виноват в грубом крушении его мира? Мать. Да-да, этому новенькому ребенку есть кого ненавидеть. Ненавидеть каждой клеточкой своего крошечного мозга. Мать – ту, которая изгнала его и отвергла. Ну а за компанию и отца – он ведь тоже причастен и должен за все ответить. Значит, убьем и его!

Джефферс перебил его:

– Если то, что ты говоришь, правда, все женщины на земле смотрели бы на своих новорожденных детей с опаской и содроганием, постоянно ожидая от них какого-нибудь подвоха.