Читаем Темный карнавал полностью

– Черт, кажется, она смылась. Затерялась в толпе!

Толпа была повсюду: дышала, смотрела, шаркала, перемешивалась, бормотала – и не пускала его, когда он пытался протиснуться вперед. Похоже, рыжая женщина заметила, что он идет за ней, – и сбежала.

Еще одно знакомое лицо! Конопатый мальчик. Конечно, в мире существует не один конопатый мальчик. А впрочем, теперь уже все равно, потому что мальчик тоже сбежал и затерялся в толпе, и Спаллнер не успел его догнать.

– Она умерла? – спрашивал чей-то голос. – Она умерла?

– Она умирает, – ответил кто-то. – Она умрет еще до приезда «Скорой». Не надо было ее трогать. Не надо было ее трогать.

Все лица в этой толпе: знакомые и пока еще незнакомые, неважно, – все они склонились ту-да, все они смотрят вниз, смотрят и смотрят вниз…

– Эй, уважаемый, не толкайтесь.

– А ну полегче, приятель.

Спаллнер вернулся обратно, и Морган подхватил его, не дав ему упасть.

– Ты что – обалдел? Ты же еще не до конца поправился. На кой черт тебе понадобилось туда спускаться? – спросил Морган.

– Не знаю, правда, не знаю. Они перенесли ее, Морган, кто-то переносил ее. Нельзя, ни в коем случае нельзя переносить жертв дорожно-транспортных происшествий. Это их убивает. Это их убивает.

– Ну да. А что еще ты ожидал от людей? Тупые придурки.


Спаллнер аккуратно разложил газетные вырезки.

Морган взглянул на них.

– А это что? Или теперь ты считаешь каждую дорожную заварушку частью себя? В чем смысл?

– Это заметки про дорожные происшествия. И фотографии, – сказал Спаллнер, – посмотри на них. Но смотри не на машины, а на толпу вокруг. – Он ткнул в фотографию пальцем. – Вот. Сравни это фото аварии в районе Уилшира с фото в Вествуде. На них нет ничего похожего. А теперь возьми вот этот снимок из Вествуда и сопоставь его с тем, что был сделан в округе Вествуд десять лет назад… – Он снова ткнул. – Вот эта женщина есть на обеих фотографиях.

– Это просто совпадение. Женщина случайно оказалась там однажды в 1936 году, а потом снова в 1946-м.

– Одно совпадение – да, возможно. Но двенадцать совпадений за десять лет, притом что аварии случались в пяти километрах друг от друга, – это вряд ли. Вот, посмотри… – Он разложил дюжину фотографий. – Она есть на всех!

– Может, она какая-нибудь извращенка?

– Пожалуй, она – нечто большее. Как ей удается так быстро появляться сразу после каждой аварии? И почему на всех фотографиях она в одной и той же одежде – они же были сняты в течение десяти лет!

– Черт возьми, так и есть.

– И, что еще более интересно, почему она стояла и надо мной тоже – в ту ночь, после аварии, две недели назад?

Они выпили. Морган просмотрел все папки.

– Как ты это сделал? – спросил он. – Ты что, еще лежа в больнице нанял службу газетных подборок и они пересмотрели для тебя всю прессу?

Спаллнер кивнул.

Морган отхлебнул из стакана. Было уже поздно. На улице перед офисом зажглись фонари.

– Ну, и что по-твоему, все это может означать?

– Не знаю, – сказал Спаллнер, – не знаю ничего, кроме того, что существует некий всеобщий закон об авариях. На них всегда собирается толпа. Всегда. И всю жизнь обычные люди, такие, как ты и я, недоумевают, почему это происходит и как они умудряются собираться так быстро. Теперь я знаю ответ. Вот! – Он швырнул газетные вырезки. – И это меня пугает.

– Может, все эти люди – охотники за острыми ощущениями, какие-нибудь сенсуалисты[24]

-извращенцы, имеющие плотское влечение к крови или даже к смерти?

Спаллнер пожал плечами.

– Да, но разве это объясняет их присутствие при всех авариях? Заметь, несмотря на то, что они придерживаются определенных территорий, – авария в Брентвуде имеет свою группу, Хантингтонский парк – свою, все равно есть какая-то часть лиц, какой-то процент, который появляется везде, при каждой аварии.

– Но это ведь не всегда одни и те же лица? – спросил Морган.

– Естественно, нет. Нормальные люди туда тоже подтягиваются, через какое-то время. Но эти, как я выяснил, всегда оказываются там первыми.

– Ну и кто они, по-твоему? Что им нужно? Есть у тебя хоть какая-то версия? А то ты все время на что-то намекаешь, а толком ничего не говоришь. Сам запугал себя до полусмерти, теперь еще и меня втянул.

– Я попытался к ним подобраться. Но, сколько я ни пытался, кто-то всегда встает у меня на пути. Прямо как специально лезут, чтобы меня не пропустить. За это время тот, за кем я иду, успевает просочиться в толпу и исчезнуть. Такое ощущение, что, увидев, что я иду, толпа предоставляет защиту… определенным лицам.

– Прямо секта какая-то.

– Да, у них есть одна общая черта – они всегда появляются вместе. Во время пожара, или какого-нибудь взрыва, или военной операции. То есть во время любой публичной демонстрации того, что называется смертью. Я не знаю, кто они – стервятники, гиены, святые. Не знаю. Но сегодня же вечером я пойду в полицию. Сколько еще это может продолжаться? Один из них передвинул сегодня тело той женщины. Но ее нельзя, нельзя было трогать. Это просто ее убило.

Он сложил газетные вырезки в свой портфель. Морган встал и надел пальто. Спаллнер щелкнул замком портфеля.

Перейти на страницу:

Все книги серии Брэдбери, Рэй. Сборники рассказов

Тёмный карнавал [переиздание]
Тёмный карнавал [переиздание]

Настоящая книга поистине уникальна — это самый первый сборник Брэдбери, с тех пор фактически не переиздававшийся, не доступный больше нигде в мире и ни на каком языке вот уже 60 лет! Отдельные рассказы из «Темного карнавала» (в том числе такие классические, как «Странница» и «Крошка-убийца», «Коса» и «Дядюшка Эйнар») перерабатывались и включались в более поздние сборники, однако переиздавать свой дебют в исходном виде Брэдбери категорически отказывался. Переубедить мэтра удалось ровно дважды: в 2001 году он согласился на коллекционное переиздание крошечным тиражом (снабженное несколькими предисловиями, авторским вводным комментарием к каждому рассказу и послесловием Клайва Баркера), немедленно также ставшее библиографической редкостью, а в 2008-м — на российское издание.

Рэй Брэдбери

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века