Темный карнавал

Так все и шло, встреча за встречей, разговор за разговором. Мистера Бенедикта перекидывали от одного к другому, и он служил людям озером, в которое они кидали всякие отбросы. Всякий начинал с мелких камушков, но, увидев, что на поверхности мистера Бенедикта не появляется ни малейшей ряби протеста, переходил на увесистые камни, кирпичи и валуны. У мистера Бенедикта не было дна. Он не давал всплеска, в нем ничего не оседало. Его озеро было безответно.

Перемещаясь от здания к зданию, он накапливал все больше встреч и разговоров и с каждым часом чувствовал себя все более беспомощным и обозленным на человечество. Он ненавидел себя с подлинным мазохистским удовольствием, но сильнее всего его подстегивала мысль о грядущих ночных забавах. Собственно, ради них он снова и снова ранил себя болтовней с этими глупыми, вздорными людишками. Ради них кланялся всем, сложив ручки на животе, как два маленьких пирожка, и смиренно становился посмешищем.

– А, мясорубка! Привет-привет, – говорил ему мистер Флингер, торговец мясными деликатесами. – Как поживают твои вяленые ножки и маринованные мозги?

И вот в какой-то момент нараставшая в неуклонном крещендо неполноценность дошла до своего максимума. Прозвучали финальные литавры оскорблений, следом за ними – мотив ужасающего самоуничижения, и мистер Бенедикт, лихорадочно высматривая точное время на своих наручных часах, развернулся и побежал через город обратно. Он был на пике, он был полностью готов, готов работать, готов делать то, что должно быть сделано, – и получать наслаждение. Ужасная часть дня закончилась, впереди была лучшая его часть! Он нетерпеливо взбежал по ступенькам в свой морг, где в полумраке комнаты его ждала студеная зима. Снежные холмики и смутные очертания предметов, лежащих под белыми простынями.

Дверь распахнулась.

В дверном проеме, обрамленный светом, с высоко откинутой головой, стоял мистер Бенедикт. Одна рука его была поднята в драматическом приветствии, другая – необычайно твердо и уверенно сжимала дверную ручку.

Главный кукловод прибыл.

Сначала он долго стоял в самом центре своего театра. Возможно, у него в голове звучал гром аплодисментов. Он не шевелился – лишь склонил голову в приниженном кивке, как бы в знак признательности публике за столь теплый прием.

Потом аккуратно снял пиджак, повесил его, надел свежий белый халат, с профессиональной ловкостью застегнул хрустящие манжеты, вымыл руки и оглядел своих добрых, очень добрых друзей.

Это была прекрасная неделя. Под простынями лежало множество фамильных мощей, и, стоя перед ними, мистер Бенедикт явственно почувствовал, как он растет, и воздвигается, и простирается над ними все выше и выше.

– Прямо Алиса в Стране чудес какая-то! – воскликнул он, поднимая руки в высоту у себя над головой. – Все выше и выше. Все интересатее и интересатее!

Всякий раз, когда он оказывался в комнате с мертвецами, его охватывало странное недоверие к происходящему – и он ничего не мог с этим поделать. Он был одновременно и восхищен, и озадачен тем, что здесь он – повелитель народов, здесь он может делать с людьми все, что пожелает, а они, в силу необходимости, должны быть с ним вежливы и отзывчивы. Они же не могут убежать. И в этот раз, так же, как и в другие дни, он ощутил эту свободу и радость. Он рос и рос – подобно Алисе из Страны чудес.

– Ого, вот так расту! Расту и расту, я уже выше стола… о, я уже… бумс… моя голова… бумс – потолок…

Когда мистер Бенедикт ходил среди этих завернутых в простыни людей, он испытывал то же самое особое чувство, что появлялось у него после похода на вечерний сеанс в кино. Почему-то именно в эти моменты он чувствовал себя необыкновенно сильным, наблюдательным и очень уверенным в себе. У него было ощущение, что пока он выходит из кинозала, все взгляды направлены только на него, потому что он очень красивый, и такой надежный, и смелый – и все то, чем обладает герой фильма. И голос у него звучит звонко и убедительно, да что там – он может позволить себе вообще ничего не говорить, а просто приподнять левую бровь или сделать тростью выразительный жест. Иногда этот наведенный фильмом гипноз продолжался всю дорогу до дома и переходил в его сны… Пожалуй, да – было только два места, где он чувствовал себя как на седьмом небе. В кинотеатре и здесь – в его собственном маленьком театре холода.

Он двинулся вдоль рядов спящих, поочередно останавливаясь возле всех карточек с именами.

– Миссис Уолтерс. Мистер Смит. Мисс Браун. Мистер Эндрюс. Всем добрый день! А вы как себя чувствуете, миссис Шеллмунд? – спросил он, приподнимая простыню, как будто искал под кроватью ребенка. – Прекрасно выглядите, моя леди.

При жизни миссис Шеллмунд никогда не разговаривала с ним. Она всегда горделиво проплывала мимо, как большая белая статуя, в юбках которой спрятаны специальные роликовые коньки, позволявшие ей скользить с элегантной и невозмутимой решимостью.