Темный карнавал

– Странная история, – любила она говорить впоследствии, – что же все-таки случилось с мистером Ховардом…

И взрослые, которые, в общем-то, никогда не отличались особой наблюдательностью, так и не обратили внимания на детей, играющих в «Яд» на улице Оук-Бэй, хотя с той осени миновало уже много лет.

Даже когда дети перепрыгивали через одну из квадратных цементных плиток, а потом оборачивались и разглядывали то, что на ней написано. «М-р ХОВАРД R.I.P.[28]» – гласила надпись.

– А кто это – мистер Ховард, а, Билли?

– А, кажется, это парень, который укладывал цемент.

– А что значит R.I.P.?

– Да кто его знает… Эй, ты – отравлен! Ты наступил!

– А ну-ка, дети, пошли отсюда. Дайте дорогу матери с ребенком! А ну, пошли, пошли!

Uncle Einar

Дядя Эйнар

– Ну же, это займет всего одну минуту, – сказала Дяде Эйнару его дражайшая супруга.

– А если я откажусь, это займет у меня всего одну секунду, – парировал он.

– Ну вот, я все утро тружусь в поте лица, – сказала она, потирая свою худенькую спину. – А ты отказываешься мне помочь? Гроза будет, слышишь, как гром гремит.

– И пусть гром гремит! – мрачно выкрикнул он. – Я не хочу быть пронзенным молнией ради того, чтобы просушилось твое белье.

– Но ты же такой ловкий, у тебя так быстро это получается, – попыталась умаслить его она, – раз, и все.

– Нет. – Огромные тарпаулиновые[29] крылья нервно и возмущенно загудели у него за спиной.

Жена протянула ему тонкую веревку, к которой было прицеплено штук сто свежевыстиранных одежек. Он повертел ее в пальцах, и на лице его появилась гримаса отвращения.

– Господи, до чего я докатился, – с горечью пробормотал он, – до чего!

Злые едкие слезы подступили у него к глазам.

– Не плачь, а то оно еще больше промокнет, – сказала она. – Просто подпрыгни и чуть-чуть с ними прошвырнись. И все…

– Прошвырнись… – с горькой усмешкой сказал он, чувствуя себя смертельно, глубоко и опустошительно уязвленным, – я уже сказал: пусть гром гремит, пусть льется дождь![30]

– Слушай, если бы сегодня был погожий солнечный день, я бы тебя не просила, – резонно заметила она. – Просто если ты этого не сделаешь, вся моя стирка пойдет насмарку. Придется развешивать белье в доме…

Этот аргумент стал решающим. Если он что-то и ненавидел, так это белье, развешанное по всему дому и свисающее отовсюду, словно гирлянды с флажками. Продираться сквозь них, просто чтобы попасть из одной комнаты в другую…

Дядя Эйнар подпрыгнул. И взмахнул своими огромными зелеными крыльями.

– Но только до ограды пастбища, – сказал он.

– Ты ж мой милый! – Она с облегчением рассмеялась.

Один взмах – и он подлетел кверху, как раскрывшаяся пружина, пережевывая крыльями холодный воздух и будто совокупляясь с ним. Вы бы не успели даже произнести «У Дяди Эйнара зеленые крылья», как он с шумом, на бреющем полете облетел свои угодья в сопровождении трепещущего шлейфа нанизанной одежды – и она мгновенно высохла в воздушных волнах от его крыльев!

– Лови! – Уже через минуту он вернулся из своего путешествия и плавно опустил сухую, как попкорн, одежду на чистые покрывала, которые она в ряд расстелила на место приземления.

– Спасибо, милый! – крикнула она.

– А! – Он махнул рукой и улетел сидеть под яблоней[31]

и думать свою думу.

У Дяди Эйнара были чудесные крылья. Они были похожи на атласные паруса цвета морской волны, они шуршали и хрустели, когда он чихал или слишком резко поворачивался. Дядя Эйнар был одним из немногих в Семье, чей дар был заметен простому глазу. Вся остальная братия – Кузены, Племянники и прочие родственники, разбросанные по захолустьям всего мира, сидели там тише воды, ниже травы. И делали свои делишки незаметно. Если в кого-то внедрялись, то по-тихому. Иногда – разумом, иногда – ногтями или зубами. По небу перемещались в виде сухих листьев. По лесам – в виде волков. Им нечего было опасаться обычных людей. Другое дело – человек с огромными зелеными крыльями.

Не то чтобы он ненавидел свои крылья. Вовсе нет. В юности он вообще летал целыми ночами. Ночь – это лучшее время для крылатых людей. Дневной свет всегда таит в себе опасности – с этим ничего не поделаешь. Зато по ночам можно свободно парить над самыми дальними землями и морями. И ничего тебе не угрожает. Летай себе и наслаждайся полетом.

Но теперь он больше не мог летать по ночам.

Однажды, несколько лет назад, он летел с семейного Праздника Возвращения (из Меллин-Тауна, штат Иллинойс, – домой, в Европу, на какой-то высокогорный перевал), изрядно перебрав там густого темно-красного вина.

– Спокойно, прорвемся… – пьяным голосом уговаривал он себя, пробиваясь между утренними звездами (сверху) и лунными Меллин-Таунскими холмами (внизу). Как вдруг небо перед ним треснуло…

Высоковольтная вышка!

Он бился, как утка, пойманная в сеть! Вокруг все шипело! Провода взрывались голубыми искрами, черня ему лицо. Только чудом, каким-то немыслимым взмахом крыльев ему удалось отбиться от электричества и отпрыгнуть назад. Он упал.