Темный карнавал

Они поженились. Причем узами брака их связал не кто-нибудь, а дальний родственник, один из Эллиотов-отщепенцев. В Семье его называли «священник Эллиот», и это всех всегда страшно веселило – что кто-то из загробных Эллиотов (кроме шуток) служит христианским проповедником христианского Евангелия. Это был прекрасный повод поупражняться в остроумии. Как бы там ни было, в назначенный день священник Эллиот прибыл из Меллин-Тауна, и вместе с ним прибыли другие Эллиоты – Отец, Мать и Лора. Церемония была короткой, и, несмотря на то что мисс Брунилле она показалась немного странной, путаной и даже мрачноватой, закончилось все вполне жизнерадостно. Стоя рядом со своей новоиспеченной невестой, Дядя Эйнар думал о том, что да, в дневное время (единственное время, когда не требуется особое зрение) лететь в Европу он не рискнет – сразу заметят и собьют. Только вот нужно ли ему это теперь? Ведь теперь с ним Брунилла, а рядом с ней меркнет даже Европа…

Тем более что полетать ночью можно и без особого зрения – если лететь вверх, в открытое небо. И так же обратно вниз. Поэтому в брачную ночь Дядя Эйнар взял Бруниллу на руки и улетел с ней прямо в облака.

Было около полуночи, когда какой-то фермер километрах в восьми оттуда взглянул на низкое облако и обратил внимание, что оно как-то странно светится и потрескивает.

– О, зарница, – сплюнув, сказал он.

Они не спускались на землю до утра – вернулись только с росой.

Ну вот, теперь она замужем. И за кем! От этой мысли Брунилла сама летала как на крыльях. Она страшно гордилась тем, что она единственная женщина в мире, которая умудрилась выйти замуж за крылатого мужчину.

– Ну, кто еще может этим похвастаться? – спрашивала она у своего зеркала.

Ответ был очевиден: «Никто!»

Ну, а Дядя Эйнар нашел в ней таившиеся за ее лицом неисчерпаемые богатства красоты, доброты и ума. Он поменял свой рацион, чтобы питаться в соответствии с ее представлениями. Он был осторожен с крыльями в доме, потому что лучший способ сберечь нервы – это просто не бить посуду и не опрокидывать лампы. Он изменил свой режим сна, поскольку он ведь все равно не может летать по ночам. А Брунилла, в свою очередь, переделала стулья – так, чтобы они были удобны для его крыльев (где-то что-то подложила под обивку, где-то, наоборот, – убрала). Но больше всего он любил ее за то, что она говорила.

– Мы все – как куколки в коконах, – сказала она однажды, – видишь, сейчас я – уродина. Но в один прекрасный день я выберусь наружу, расправлю крылья и стану такой же красивой, как ты.

– Да ты уже давно выбралась, – сказал Дядя Эйнар.

Брунилла немного подумала и признала, что он прав.

– Кажется, я даже знаю, какой это был день, – сказала она, – это случилось в лесу, когда я искала потерявшуюся корову, а нашла плащ-палатку!

Они оба рассмеялись, и Брунилла была ужасно красивая в этот момент – как будто в доказательство того, что встреча с ним вытащила ее из ее уродства, как меч из чехла.

У них появились дети. Поначалу Дядя Эйнар боялся, что они будут крылатыми.

– Ничего, – сказала Брунилла. – Это даже хорошо. Меньше будут путаться под ногами.

– Зато… – хватая ее, воскликнул он, – будут путаться в волосах!

– О, нет! – воскликнула она.

Детей у них родилось четверо – три мальчика и девочка. Природа наградила их таким количеством энергии, что лучше бы у них были крылья. Повылезали, как поганки, за какие-то несколько лет, и теперь, чуть жаркий летний денек – просили отца, чтобы он сидел с ними под яблоней и, обмахивая их прохладными крыльями, рассказывал им сумасшедшие звездные истории о своей юности и воздушных путешествиях. Что он и делал. Он рассказывал им о том, какие бывают виды ветров и какие на ощупь облака. Как тает во рту звезда и какого вкуса воздух высоко в горах. И о том, что ты чувствуешь, когда камнем падаешь с вершины Эвереста и уже в самом низу, перед ударом об лед, распускаешь крылья и превращаешься в большой зеленый цветок…

Вот такая у него была семейная жизнь.

Прошло шесть лет – и вот сегодня Дядя Эйнар все так же сидел здесь, под яблоней. Сидел – и не находил себе места. Сам того не желая, он превратился в злого и раздражительного брюзгу. А все потому, что после стольких лет его суперчувствительность так и не вернулась. Он по-прежнему не мог летать по ночам. А мог только уныло торчать во дворе – как зеленый пляжный зонтик, который беспечные отдыхающие – те, что прятались под его тенью летом, под конец сезона выкинули за ненадобностью. Неужели он так и будет сидеть здесь вечно и бояться летать днем, потому что – а вдруг кто-то увидит? И теперь навсегда обречен быть летающим сушителем стираного белья для милой женушки или обдувальщиком детишек во время жары? Что, правда?