Поскольку для биографии важны не только отношения писателя к своим текстам, но и, в еще большей мере, его отношения с литературным полем, то возможен и совсем парадоксальный персонаж – писатель, который ничего не пишет. Радикальный его вариант можно найти в новелле Андре Моруа «Карьера» (или «История одной карьеры»): ее герой, не создав ни одного произведения, но зато имея друзей в литературно-художественной среде, высказываясь о чужих книгах, периодически объявляя о собственных творческих замыслах, сумел составить себе репутацию значительного литератора – и загубил ее в одночасье, когда его все-таки заставили написать книгу и она оказалась провально плохой… Это, конечно, гротескное художественное преувеличение, но и в реальности бывает, что писатель по каким-либо причинам надолго или даже навсегда перестает писать, оставаясь при этом участником литературного процесса. Примером может служить «литературное отречение» Артюра Рембо, который еще совсем молодым человеком забросил поэзию, уехал из Франции и остаток жизни занимался торговлей в колониях, в то время как на родине росла его поэтическая слава. Он ничем больше не заявлял о себе в художественной словесности, но он в любой момент мог бы написать или сказать что-то новое, и, пока он был жив, это обеспечивало ему позицию на литературном поле. Такой биографический сценарий возможен опять-таки в эпоху автономизации поля; ранее прекращение писательской деятельности означало бы уход из литературы, теперь же оно позволяет сохранить место в ее структуре.
Глава 4
Читатель
§ 14. Свободный читатель
«Рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора»[137]
, – писал Ролан Барт в конце своей знаменитой статьи. Этот прагматический поворот к читателю, которым отмечено развитие литературной теории в XX веке, продолжает собой замену «писательской» риторики на «читательскую» историю литературы или «пристальное чтение» в школьном и университетском преподавании (см. § 4); еще одно проявление того же процесса – свобода сценических и кинематографических интерпретаций, «творческих прочтений» литературной классики, провозглашаемая в современной культуре. «Текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении»[138], – поясняет Барт; вместо почтения к авторскому замыслу, который всегда скрыт где-то в прошлом и до которого нужно специально доискиваться, утверждается осмысление текста здесь и сейчас, его освобождение от императивной авторской власти. Демистификация Автора сопоставима с рационализацией бессознательного в психоанализе: перефразируя Фрейда («там, где было Оно, должно стать Я»)[139], можно сказать «там, где был Автор, должен стать Читатель». Автор таинственно отсутствует, читатель актуально присутствует, а поскольку читателем (и далеко не всегда – автором) художественных текстов изначально является любой их исследователь, то вопрос о читателе – это еще и саморефлексия тех, кто занят наукой о литературе[140].