Теория литературы. Проблемы и результаты

Жерар Женетт, критик и воскреситель риторики в XX веке, оговаривается, что идею отклонения правильно определять как отступление от нормы, от обиходной речи, но в риторике встречалось и другое определение – отклонение от

простой речи. На самом деле норма вариативна и не обязательно проста; возможны довольно сложные нормы, с высокой степенью языковой избыточности; исторически они обозначались, например, как азианский или барочный

стили. В рамках такого пышно украшенного языка, господствующего в некотором тексте или культуре, фигурой может оказаться не усложнение выражения, а, наоборот, фрагмент простой, «нагой», буквальной речи. Женетт приводит в качестве примера простые и возвышенные реплики из классицистического французского театра («Qu’ il mourût!» старого Горация)[300]. Отсюда следуют два вывода: во-первых, риторические фигуры выделяются на фоне лингвистически определенной языковой нормы, то есть их исследование должно предваряться описанием исторических вариантов нормы, которым занимается лингвосемиотическая стилистика. Во-вторых, фигурой может служить не только прибавление к нейтральному высказыванию (скажем, его синтагматическая амплификация или парадигматическое обогащение переносными смыслами), но и, наоборот, вычитание, локальное упрощение на фоне общей сложности господствующего дискурса – «нулевая фигура», как называет это Женетт, или отрицательная «минус-фигура», как выразился бы Лотман.

В фигуральном языке преодолевается, по крайней мере иллюзорно, произвольность знаков, свойственная естественному языку; благодаря фигурам язык преодолевает собственную условность. Обычное отношение между означающим и означаемым в языке – произвольно (или, по более осторожной формулировке, немотивированно)[301], тогда как в риторике связь между первичными знаками текста и их вторичным фигуральным значением кажется аналогической. Уильям Уимсет характеризовал этот эффект, пользуясь терминами Чарльза Сандерса Пирса, как превращение условного знака-символа в изобразительный иконический знак

[302]. Сходным образом и классическая риторика, отмечает Женетт, любила «постулировать согласие между духовным состоянием автора или персонажа и духовным состоянием читателя» и тем самым толковать «значения в терминах детерминизма, представляя смысл как причину и / или следствие»[303]: например, инверсия (гипербатон) якобы объясняется тем, что «сильное чувство нарушает порядок вещей, стало быть, и порядок слов»[304]

. В такой интерпретации произвольный знак-символ заменяется даже не иконическим знаком, а каузально детерминированным знаком-индексом. Продолжая «иконическую» традицию в изучении фигур, Юрий Лотман отмечал, что «при любом логизировании тропа один из его элементов имеет словесную, а другой – зрительную природу, как бы замаскирован этот второй ни был»[305]. Примером могут служить условные символы абстрактных сущностей: правосудие – абстрактное понятие, включенное в дискретную систему языковых категорий и поддающееся логическому анализу, – символизируется целостным чувственным образом весов; разумеется, весы как реальная вещь разделяются на дискретные части, в них можно различать чашки и коромысло, однако это будет анализ не знака или образа, а именно вещи, внезнакового референта. Таким образом, Лотман сходится с Женеттом, но на более общем уровне, чем поэтика. При формировании фигуры происходит переход от дистантно-прерывных отношений семиозиса к близко-непрерывным отношениям мимесиса. Степень реальности или иллюзорности этого перехода – спорный вопрос, так как с когнитивистской точки зрения фигура (особенно метафора) действительно порождает знание о связях между вещами.

§ 27. Динамика фигур

Коль скоро фигуры по определению ощутимы, то, значит, их восприятие читателем носит динамический характер, переживается как затруднение, которое нужно преодолеть, редуцировать. В большой рецензии на книгу Жана Коэна «Структура поэтического языка» (1966) Жерар Женетт объяснял, что в поэтическом языке происходит не просто отклонение от нормы, а «редукция отклонения; это отклонение от отклонения, отрицание, неприятие, забвение, упразднение отклонения»[306]. Отклонение, осуществляемое фигурой, – мощный, стихийно-энергетический эффект речи, он сам по себе не упорядочен и подобен вспышке, взрыву. Задача художника – обуздать, рационализировать этот взрывной эффект, нормализовать его. Если, скажем, в тексте возникла метафора, то работа стиля состоит в том, чтобы включить ее в более или менее развернутую (не обязательно метафорическую) конструкцию, которая сделает ее мотивированной и тем самым восстановит смысловую связность текста. Что получается при отсутствии такой работы, показывает сюрреалистическая метафора – предельная форма (уже не) фигуральной речи: ее члены не связаны никакими последовательными ассоциациями, и слова в таком тексте, по метафорическому выражению Ролана Барта, стоят дыбом.