Теория литературы. Проблемы и результаты

Подробнее. Эти два процесса – внутритекстовой и историко-эволюционный – легко совмещаются в одном произведении, например в хрестоматийном стихотворении Лермонтова «Парус». Заглавное существительное (и замещающее его местоимение «он») последовательно меняет свой смысл в ходе развития текста, этот смысл делается все более фигуральным. В первых строках никаких смысловых фигур вообще нет, здесь в буквальных терминах описывается картина, созерцаемая поэтом: далекий корабль не виден, в тумане лишь белеет его парус. В последующих строках («что ищет он в стране далекой…» и т. д.) словом «парус / он» обозначается уже весь корабль, а далее и мореплаватель, который им управляет; первый сдвиг значения – синекдоха (от части к целому), второй – метонимия (по пространственной смежности); впрочем, синекдоху тоже нередко считают видом метонимии – действительно, парус одновременно и составляет часть корабля и располагается рядом с ним, натянут на его мачте. В последней же строфе («а он, мятежный, просит бури…») речь идет уже не о мореплавателе – ни один реальный моряк не станет сам на себя накликивать шторм; слово «он» относится к «мятежной» душе поэта-романтика, к лирическому герою, который просит бури и ищет в ней покой. Этот последний сдвиг значения – уже не метонимический, а метафорический: корабль с парусом в море и поэт на берегу разделены большой дистанцией и лишь уподоблены по некоторым признакам. Так развивается синтагматика фигур; в историко-эволюционном же плане эти фигуры неравноценны: метонимическая замена «корабля» на «парус» воспринимается как слабая, избитая фигура и проходит почти незамеченной при чтении, потому что она была лексикализована еще в классической поэзии. Развивая эту метонимию, вводя в нее новые детали (подразумеваемый персонаж мореплавателя, который служит посредующим, промежуточным звеном в переносе значения), поэт обновляет ее переживание в финале стихотворения, построив на ее основе романтическую метафору «смелый мореплаватель – бурная, мятежная душа», – и вместе с тем с ее же помощью нормализует, литературно мотивирует эту метафору. Процесс редукции фигур не обязательно совпадает по направлению с линейным развитием текста: нормализация новой фигуры может предварять самое фигуру, скрещиваясь «на встречных курсах» с актуализацией фигуры старой.

Динамика развертывания / редукции прослеживается и в истории самой риторики, в ее классификации фигур. Современная классификация предложена в книге «Общая риторика», выпущенной группой бельгийских ученых из Льежа, которые объединились под названием «Группа μ» (от греч. μεταϕορά). Все виды

метабол (фигур) сводятся в таблицу из четырех клеток; они различаются по своей протяженности, или амплитуде (затрагивают либо одно слово, либо более длинный сегмент речи), и по соотнесенности с означающим или означаемым (затрагивают либо форму, либо смысл текста)[310].

Метаплазм – это чисто формальное изменение одного слова, например поэтическая вольность в его произношении или написании. Метатаксис – это чисто формальное изменение, охватывающее несколько слов, например синтаксическая

инверсия. Метасемема – это изменение одного слова, затрагивающее смысл, например метафора. Металогизм – это изменение смысла, охватывающее несколько слов или даже фраз, например ирония

. Метасемема – то же самое, что в классической риторике называлось тропом, то есть троп является частным случаем фигуры, когда отдельное слово значит не то, что положено по словарю.

Классификация «Группы μ» экономна, так как исходит из дескриптивной лингвистики, то есть из читательского восприятия текста. Так же и в истории культуры собственно риторической, «авторской» установке на усложнение каталога фигур (он мог насчитывать многие десятки диковинных для сегодняшнего слуха названий) противостояла герменевтическая, «читательская» тенденция к упрощению. В средние века она сводила все переносные значения текста к одной общей фигуре аллегории, подразделяя ее смыслы на четыре вида: буквальный, аллегорический, моральный, анагогический. Средневековые богословы аллегорически толковали Священное писание, трактуя события Ветхого завета как предзнаменования новозаветных; начиная с эпохи Возрождения аллегореза широко применялась и в светской культуре – так, древние литературные тексты толковались в переносном смысле, чтобы сгладить неприемлемые для новоевропейской культуры моменты (скажем, жестокость языческих жертвоприношений). Аллегорический анализ текста дополнителен по отношению к риторическому, так как оба они исследуют случаи замены нормального выражения или смысла аномальным, но в риторических фигурах эту замену осуществляет автор, а в аллегории – читатель-интерпретатор; в одном случае письмо, в другом – толкование.