Теория праздного класса

Одного простого и знакомого явления достаточно, чтобы показать различную распространенность хищнических побуждений в обществе. Привычка ходить с тростью, взятая просто как черта сегодняшней жизни, может трактоваться в лучшем случае как банальность, но этот обычай обладает значимостью для рассматриваемого вопроса. Те классы, среди которых эта привычка в основном преобладает – и с которыми прогулочная трость связывается в представлении масс, – суть мужская часть праздного класса, люди, занимающиеся спортом, и правонарушители из низов. К этим группам можно было бы, пожалуй, добавить мужчин, занятых в денежной области. Но то же самое не будет верным в отношении рядовых людей, трудящихся в индустрии; между прочим, можно отметить также, что женщины не ходят с тростью, кроме как по нездоровью, когда трость имеет назначение особого рода. Эта практика, конечно, в значительной мере объясняется соблюдением хороших манер, но основанием последних выступают, в свою очередь, вкусы и склонности того класса, который задает тон в манерах. Прогулочная трость служит зримым доказательством того, что руки ее владельца занимаются чем угодно, только не полезным трудом, и, следовательно, она оказывается признаком праздности. Но также трость есть оружие, благодаря чему она удовлетворяет ощутимую потребность варвара в вооруженности. Держать в руках столь вещественное и примитивное средство нападения очень утешительно для каждого, кто одарен даже небольшой долей свирепости.

Двусмысленность языка не позволяет избежать очевидно подразумеваемого неодобрения обсуждаемых здесь способностей, склонностей и способов выражения жизни. Впрочем, мы вовсе не преследуем цели осуждать или восхвалять какую-либо сторону человеческого характера или какого-то жизненного процесса. Различные элементы, преобладающие в человеческой природе, оцениваются нами с точки зрения экономической теории, а черты характера, которые мы обсуждаем, рассматриваются и распределяются по их непосредственному экономическому значению для коллективной жизнедеятельности. Иными словами, такие явления рассматриваются здесь и оцениваются в отношении их непосредственного воздействия – способствуют ли они или препятствуют более совершенному приспособлению человеческого коллектива к окружающей среде и к институциональной структуре (этого приспособления требует экономическая ситуация конкретного момента времени и те обстоятельства, которые сложатся в ближайшем будущем). Для указанных целей черты, унаследованные от хищнической культуры, менее полезны, чем могли бы быть. Хотя даже в этой связи нельзя не заметить, что энергичную агрессивность и упорство человека-хищника никак нельзя назвать наследием второстепенным. Экономическую ценность – а также отчасти и социальную ценность в более узком понимании – этих способностей и склонностей пытаются опровергнуть, не размышляя об их значении в каком-либо ином отношении. При сопоставлении с прозаической посредственностью современного индустриального уклада, рассуждая по общепризнанным стандартам морали, прежде всего исходя из норм эстетических или поэтических, эти пережитки более примитивного типа мужественности могут показаться наделенными совсем иной ценностью, нежели та, что приписывается им здесь. Но, поскольку все это не имеет непосредственного отношения к теме обсуждения, всякое выражение мнения по поводу последнего будет неуместным. Позволительно лишь указать в предостережение, что эти стандарты превосходства, чуждые настоящим целям, не должны влиять на наше экономическое восприятие данных черт человеческого характера или той деятельности, которая способствует их развитию. Это применимо и к тем лицам, которые активно участвуют в спортивной деятельности, и к тем, чье увлечение спортом состоит лишь в созерцании. То, что сказано здесь о наклонности к спортивным занятиям, справедливо и для размышлений, которые в связи с этим будут возникать по поводу жизни, в обыденности именуемой религиозной.