Теория праздного класса

В своей простейшей форме вера в удачу есть инстинктивное ощущение какой-то непознаваемой телеологической склонности, свойственной предметам и ситуациям. Предметы и события наделяются предрасположенностью к определенному исходу, будь этот исход (или конечная цель последовательности событий) случайным или преднамеренно преследуемым. От этого простого анимизма вера в удачу постепенно, шаг за шагом, переходит в другую, производную от первой форму или стадию, упоминавшуюся выше, а именно в более или менее сложившуюся веру в загадочную, сверхъестественную силу. Эта сила оказывает свое воздействие посредством зримых предметов, с которыми она связывается, но не отождествляется с их индивидуальной сущностью. Выражение «сверхъестественная сила» употребляется здесь без каких-либо отсылок к природе силы, которая так именуется. Это лишь дальнейшее развитие анимистической веры. Сверхъестественная сила не обязательно понимается как персонализированная в полном смысле слова, производящая какое-либо действие, но это сила, наделенная неотъемлемыми свойствами личности в той мере, в какой она может достаточно произвольно влиять на результат любого предприятия, в особенности любого состязания. Распространенная вера в hamingia или gipta[50]

, придающая столько колорита исландским сагам и вообще ранним народным преданиям германцев, иллюстрирует такое понимание сверхматериальной предрасположенности в ходе событий.

В таком выражении или форме веры эта предрасположенность едва ли будет персонифицированной, хотя ей в той или иной мере приписывается индивидуальность; причем эта индивидуализируемая склонность уступает, как это иногда понимается, определенным обстоятельствам, обычно духовного или сверхъестественного характера. Широко известным и поразительным примером такой веры (на довольно продвинутой стадии дифференциации, когда происходит антропоморфическое олицетворение сверхъестественного объекта, к которому обращаются за помощью) является личный поединок. Считалось, что сверхъестественный агент действовал по просьбе как судья, решая исход поединка в соответствии с каким-либо заранее оговоренным условием, например по равенству или обоснованности притязаний каждого из участников. Схожее представление о непознаваемой, но духовно необходимой склонности предметов все еще прослеживается неявно в современных массовых убеждениях, что, например, доказывает хорошо известное утверждение «Трижды вооружен тот, на чьей стороне правда» (это утверждение сохраняет свое значение для обыкновенной, не слишком задумывающейся личности даже в нынешних цивилизованных обществах). Сегодняшние воспоминания о вере в hamingia, или в промысел невидимой десницы, восходящие к принятию данного утверждения, довольно слабые и, пожалуй, неопределенные; кажется, что они так или иначе смешиваются с другими психологическими фактами, которые не являются столь очевидно анимистическими.

Памятуя о цели нашего рассмотрения, нет необходимости более подробно вдаваться в психологические процессы или этнологическую родословную, по которой последнее из двух пониманий предрасположенности хода событий происходит из первого. Этот вопрос может быть очень важен для народной психологии или для теории эволюции верований и религиозных обрядов. То же справедливо и для более фундаментального вопроса – связаны ли вообще эти два понимания как последовательные формы в развитии одних и тех же представлений. Обо всем этом здесь говорится лишь затем, чтобы отметить, что предмет настоящего обсуждения лежит в иной плоскости. Что касается экономической теории, эти два элемента или стадии веры в удачу, то есть в экстракаузальную склонность или предрасположенность вещей, носят принципиально одинаковый характер. Они обладают экономической значимостью как образы мышления, которые воздействуют на привычные взгляды человека на явления и их свойства, им воспринимаемые и тем самым сказывающиеся на его полезности для производительных целей. Следовательно, оставляя в стороне вопросы красоты, ценности и благотворности любой анимистической веры, будет уместно обсудить ее экономическое значение для полезности индивидуума как экономического фактора и как, в частности, производящего агента.

Уже отмечалось ранее, что с точки зрения наибольшей полезности для сложных индустриальных процессов наших дней индивидуум должен быть наделен способностью и навыком легко ухватывать и соотносить между собой события по их причинно-следственной связи. Как в целом, так и в частностях промышленный процесс представляет собой процесс количественно измеримой причинности. «Разумность», которую требуют от работника и от управляющего производственным процессом, есть не что иное, как известная степень легкости восприятия количественно выраженной причинно-следственной связи и приспособления к ней. Именно этой легкости восприятия и приспособления недостает бестолковым рабочим, а развитие этой способности призвано обеспечить их обучение, насколько оно вообще направлено на повышение производительности работников.