Анимистический образ мышления может встречаться в начальной, целостной форме зачаточной веры или на более поздней и более зрелой стадии, когда фактам приписывается антропоморфическое олицетворение. Производственное значение такого живого анимистического чувства, как и обращения к сверхъестественной силе или промыслу невидимой десницы, конечно, совершенно одно и то же в обоих случаях. Результат фактического влияния анимизма на производственную полезность индивидуума в каждом из этих случаев будет одинаковым, но степень, в которой эта привычка господствует или формирует образ мысли в его совокупности, изменяется от человека к человеку в зависимости от того, насколько непосредственно, безотлагательно и исключительно индивидуум привычным ему образом применяет анимистическую или антропоморфическую формулу к явлениям окружающей его среды. Анимистическая точка зрения во всех случаях затемняет понимание причинной последовательности, но более раннее, менее осознанное и менее определенное анимистическое чувство, как можно ожидать, сказывается на умственных процессах индивидуума более сильно, нежели высшие формы антропоморфизма. Там, где анимистическая привычка наличествует в наивном виде, область ее распространения и применения ничем не ограничена. Поэтому она ощутимо воздействует на мышление человека на каждом шагу, везде, где бы ему ни приходилось иметь дело с материальными средствами жизнедеятельности. При более позднем и более зрелом развитии анимизма, когда тот уточняется через антропоморфическое понимание, когда довольно последовательно область его применения стала ограничиваться отдаленным и незримым, происходит расширение набора повседневных фактов, которые могут объясняться без обращения к сверхъестественной силе, выражающей суть любой развитой анимистической веры. Сведенная в нечто цельное и персонализированное, сверхъестественная сила уже не надзирает за повседневными жизненными явлениями, а потому легко усваивается привычка объяснять множество тривиальных и заурядных явлений естественным ходом событий. Этому фактическому объяснению дозволяется по недосмотру оставаться решающим (применительно к явлениям незначительным) до тех пор, пока некое особое побуждение или неразрешимое затруднение не приведут индивидуума обратно к вассальной зависимости от сверхъестественного. Но когда возникают особые условия, то есть когда появляется особая потребность в полном и добровольном обращении к закону причин и следствий, обычно индивидуум, если он наделен антропоморфической верой, прибегает к сверхъестественной силе как к универсальному объяснению.
Экстракаузальная предрасположенность, как и сам агент, обладает крайне высокой полезностью в качестве спасительного выхода из затруднения, но ее полезность никоим образом не является экономической. Спасительным прибежищем и источником она становится там, где за нею закрепляются постоянные и специфические признаки, свойственные антропоморфическому божеству. Такое божество прельщает не только на том основании, что обращением к нему разрешаются трудности, возникающие при объяснении явлений с точки зрения причинно-следственной связи. Здесь вряд ли уместно останавливаться на очевидных и общепринятых достоинствах антропоморфического божества с точки зрения эстетического, этического или психологического интереса или же исходя из более отдаленных соображений: государственной, военной или социальной политики. Рассматриваемый вопрос касается того менее живописного и не столь настоятельно важного экономического значения, какое имеет вера в сверхъестественную силу, трактуемая как привычный образ мышления индивида, влияющий на его производственную полезность. Даже в пределах этой узкой экономической области рассмотрение по необходимости ограничивается непосредственным значением такого образа мышления работника и не распространяется на более отдаленные экономические последствия. Проследить эти последствия весьма нелегко. Вследствие существующих предубеждений относительно того, в какой степени жизнь обогащается духовным контактом с таким божеством, всякая попытка выяснить их экономическое значение должна быть на данный момент бессмысленной.