Теория праздного класса

Помимо облагаемых этой «десятиной» мнимой праздности мирян существуют также особые группы населения (духовенство и иеродулы[57]

в их многообразии), чье время всецело выделяется для подобной праздности. На класс священнослужителей возлагается не только воздержание от грубой работы, особенно в том, насколько она может быть прибыльной или понимается как труд, содействующий мирскому благополучию человечества. Табу на труд для священнослужителей сильнее, оно подкрепляется дополнительным предписанием, запрещающим стремление к мирской выгоде даже там, где ее можно иметь без унижающего достоинство участия в производстве. Считается недостойным для слуги божества, точнее, не соответствующим чувству собственного достоинства божества, если слуга будет стремиться к материальной выгоде или заботиться о мирских делах. «Из всех презренных созданий самым презренным является человек, который притворяется, что он жрец бога, а сам является жрецом собственных благ и честолюбивых устремлений»[58]

.

Существует линия разграничения, которую утонченный в вопросах соблюдения обрядов благочестия вкус без особого труда проводит между теми действиями, которые способствуют полноте человеческой жизни, и таким поведением, которое служит доброй славе антропоморфического божества; деятельность слоя священнослужителей в идеальной варварской схеме всецело лежит по «высшую» сторону от этой границы. Все, что подпадает под определение экономики, оказывается ниже должной заботы духовенства при его высоком сане и звании. Зримые исключения из этого правила, например у некоторых средневековых монашеских орденов (где монахи действительно занимались какой-то полезной работой), ничуть его не опровергают. Эти ордена едва ли возможно причислять к духовенству, так как монахи не были священнослужителями в полном смысле этого слова. Также можно заметить, что подобные ордена, поощрявшие своих членов к зарабатыванию средств к существованию, приобрели дурную славу, оскорбляя чувство пристойности в тех обществах, где они возникали.

Священник не должен браться за физически производительный труд, но потреблять он должен в изрядной мере. Однако даже применительно к потреблению нужно отметить, что оно должно принимать такие формы, чтобы не давать оснований к подозрениям в собственной выгоде или полноте жизни, то есть подчиняться правилам мнимого потребления, о которых говорилось в соответствующем месте в одной из предыдущих глав. Обыкновенно для священнослужителей неприлично выглядеть сытыми или веселыми. В самом деле, во многих наиболее развитых культах запрет всякого потребления, отличного от мнимого, доходит до того, что предписывает умерщвление плоти. Даже в тех вероисповеданиях, которые свойственны современным индустриальным обществам, где символ веры получает новейшие формулировки, считается, что всякая веселость и пыл в наслаждении радостями этого мира чужды истинному церковному приличию. Любой намек на то, что эти слуги невидимого Господина проводят жизнь вовсе не в ревностном служении доброму имени божества, а в усердном стремлении к собственным целям, оскорбляет наши чувства, порождает ощущение чего-то, коренным и непреложным образом неправильного. Священнослужители суть слуги, но занимают достаточно высокое положение на социальной шкале благодаря падающему на них заемному свету величия господина. Их потребление есть мнимое потребление, а поскольку в развитых культах божество не нуждается в материальной выгоде, их занятием является мнимая праздность в полном смысле слова. «Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию»[59]

.

Можно добавить, что тот же характер мнимости придается и жизни светских лиц в той мере, в какой они, считаясь слугами божества, уподобляются духовенству. Это естественное следствие довольно широко в приложении. В особенности оно приложимо к тем движениям за реформу или восстановление в правах религиозной жизни, которые стремятся к суровости, пиетизму, аскетичности, то есть которые ставят жизнь человека в прямую и рабскую зависимость от духовного повелителя. Иными словами, там, где институт духовенства теряет силу, или там, где есть исключительно живое ощущение непосредственного и властного участия божества в житейских делах, считается, что мирянин находится в прямой рабской зависимости от божества, а его образ жизни, как мыслится, становится показателем мнимой праздности, направленной на укрепление славы господина. В таких случаях возврата непосредственное подчинение выступает в качестве ключевого элемента благочестивой позиции. При этом особое значение придается строгой и причиняющей неудобства мнимой праздности в ущерб нарочитому расточительству как способу снискания Небесной милости.