Теория праздного класса

То, что справедливо применительно к организациям, занятым в деятельности независтнического свойства, верно также и для занятий отдельных людей, движимых схожими побуждениями, хотя в последнем случае нужно, наверное, сделать ряд существенных уточнений. Привычка оценивать достоинства человека по канонам праздного класса (расточительные расходы) и по степени неосведомленности в жизни простолюдинов, будь то в области производства или потребления, по необходимости сильна у тех, кто жаждет выполнять какую-то общественно полезную работу. А если такой человек вдруг забудется, начнет пренебрегать своим общественным положением и обратит свои усилия на вульгарную производительность, то здравомыслие сообщества, то есть чувство денежной благопристойности, немедленно отвергнет его труд и поставит этого человека на место. Примером здесь может служить отправление завещаний, сделанных людьми, которые расположены к общественной деятельности с единственной (по крайней мере официально) целью – облегчить человеческую жизнь в каком-то конкретном отношении. Объекты, которые чаще всего подразумеваются в подобных завещаниях в настоящее время, – это школы, библиотеки, больницы и приюты для инвалидов и сирот. При этом публично признается, что даритель рассчитывал улучшить человеческую жизнь в том или ином отношении, о чем и говорится в завещании, но все же, как неизменное правило, при выполнении условий завещания проявляются – в избытке – другие, зачастую несовместимые с изначальным мотивы, которые и определяют то фактическое назначение, согласно коему используется изрядная часть выделяемых по завещанию средств. К примеру, пусть некоторая денежная сумма выделена на строительство приюта для сирот или дома инвалидов. В таких случаях отвлечение средств на почетное расточительство будет вполне обычным и не вызывает ни удивления, ни даже понимающей улыбки. Значительная часть денежных средств тратится на сооружение здания, облицованного каким-либо эстетически спорным, но дорогостоящим камнем, а фасад покрывается нелепыми и неуместными деталями; сам же облик здания, с его зубчатыми стенами, башенками, массивными портиками и стратегическими подъездными путями, должен наводить на мысль об известных варварских приемах ведения войны. Интерьер здания обнажает столь же всеохватное влияние канона нарочитой расточительности и канона хищнической доблести. Окна, например, если не брать иные подробности, размещаются, скорее, с намерением внушить случайному зрителю снаружи представление о денежном превосходстве, а вовсе не из соображений удобства по их очевидному назначению на благо находящихся внутри бенефициаров; требуется, чтобы эта деталь интерьера тоже подчинялась чуждому для нее, но обязывающему императиву денежной красоты.

Разумеется, все сказанное отнюдь не предполагает, будто даритель согласился бы с такими действиями, доведись ему лично контролировать исполнение собственной посмертной воли; впрочем, и в тех случаях, где налицо такое управление, где руководство ведется посредством прямых расходов и личного надзора, а не по завещанию, цели и методы управления ничем не отличаются от вышеназванных. Бенефициарам, а также сторонним наблюдателям, покой и тщеславие которых не затрагиваются непосредственно, вряд ли понравится иное распоряжение денежными средствами. Никого не устроит, если руководство будет осуществляться с намерением употребить имеющиеся средства наиболее экономичным и полезным способом, по исходному материальному назначению фонда. Все лица, причастные к происходящему, является ли их интерес прямым и эгоистическим или только созерцательным, сходятся в том, что некая значительная часть расходов должна идти на высшие, духовные цели, обусловленные привычкой к завистническому сравнению по хищнической доблести и денежной расточительности. Все это говорит лишь о том, что каноны соперничества и денежной репутации настолько укоренились в здравомыслии общества, что от них нельзя уйти или уклониться даже в тех предприятиях, которые публично выполняются во имя исключительно независтнических интересов.