Терапевт

В его взгляде читается недоверие, и я выдаю козырной довод:

— Это же могла быть зажигательная бомба, или как там оно… коктейль Молотова.

— А что оказалось?

Я киваю на ключ, лежащий передо мной на столе. Кристоффер подходит ближе, щурится, нагибает затылок, чтобы рассмотреть ключ получше.

— А это что такое?

— Это кухтыль, — говорю я. — Их прикрепляют к сетям, чтобы те не тонули. Кухтыли бывают разных размеров, в зависимости от веса снастей.

Я говорю, а в голове эхом звучит голос Сигурда. И в нем неуместная, непостижимая гордость за отца, которой не понимали ни я, ни другие, кому он живописал их рыбацкие подвиги. Кристоффер смотрит на меня вопрошающе, и я поясняю:

— На нем наши ключи от дачи.

— А, понятно…

Он отправляется проверять, всё ли в доме в порядке с безопасностью: проходит по жилым комнатам, по чердаку, подвалу, заглядывает во все углы и закоулки. Это занимает полчаса с небольшим. Я так и сижу за столом на кухне. Я совершенно спокойна. Я контролирую ситуацию. Поплавок лежит передо мной, я не отрываю от него взгляд. Будто внутри него, в темно-зеленом, как море, стекле скрывается решение загадки.

— Вы в полицию позвонили? — спрашивает Кристоффер, завершив обход.

— Нет, — отвечаю я, не сводя глаз с поплавка.

— Лучше бы позвонить.

— Сейчас.

Я не шевелюсь. Ключ мне вернули, зашвырнув через стекло, но он выглядит сейчас, на столе, таким невинным… Стеклянный пузырь, бечевка, ключ от входной двери — вот и всё. Что это значит? Почему его вернули таким образом? Это вызов или приглашение? Или намек?

Мне не страшно. Крукскуг. Кажется, все так просто, так очевидно… Внутри шара, под плетенкой из бечевки, словно что-то промелькнуло, но длится это какое-то мгновение и тут же исчезает.

— О’кей, ладно, — говорит помощник. Он смотрит на меня, а я — на шар. — Я, пожалуй, вернусь в диспетчерскую.

— О’кей.

Кристоффер ждет. Хочет, чтобы я еще что-нибудь сказала, взглянула на него, но я мыслями так далеко отсюда… Боковым зрением отмечаю, что он смотрит на меня: стоит, опустив руки, и ждет, что я образумлюсь, и где-то глубоко внутри у меня проскакивает мысль, что в этом был бы смысл, что есть какие-то нормы приличия на случай, если к вам в дом кто-то пришел. Его выслушивают, отвечают на его слова, провожают до дверей. Но у меня нет на это времени. Если я как следует сконцентрируюсь на этом стеклянном поплавке, проблеск понимания вернется.

— Вы бы в полицию позвонили, — повторяет помощник.

— Угу.

— Сможете?

— Да, — говорю я, на секунду оторвав взгляд от лежащего на столе предмета. — Да, конечно, прямо утром и позвоню.

— Там всегда сидит дежурный, можно и сейчас позвонить…

— Нет, я лучше Гюндерсену, — говорю я, переводя взгляд на шар. — Я через пару часов позвоню Гюндерсену. Когда он проснется.

Куда торопиться-то… В полицию позвоню, когда буду готова. Я их извещу, но тогда, когда сочту нужным. Сама выберу время.

— О’кей, — говорит Кристоффер.

Не уходит еще минуту-две, но поскольку я молчу, сует руки в карманы и удаляется. Он попрощался? Не знаю. Не следила. Слышу, как заводится его машина. На улице светает.

* * *

Около шести я поднимаюсь со стула и готовлю себе плотный завтрак. Поплавок лежит рядом со мной, я то и дело на него поглядываю. На дверце холодильника теперь ничего нет: магниты я сняла, но теперь они меня не страшат. Я довольна тем, как все обернулось. Ключ вернули. Вернули довольно угрожающим способом, это правда. Но в то же время такое чувство, что в голове у меня созревает понимание случившегося. Что отгадка близка — стоит протянуть руку, и она моя. Я знаю, что нужно делать.

Выпиваю большой стакан сока. Принимаю душ, одеваюсь. Заправляю постель, ставлю тарелку и стакан в посудомойку. Достаю из шкафа в прихожей рюкзак. На всякий случай кладу в него кухонный нож. Поплавок тоже беру с собой. Прежде чем убрать в рюкзак, подношу его к лицу. Нюхаю. Чувствую ли я что-нибудь? Не знаю. Сижу какое-то время, прижавшись носом к грубой сетке, и в конце концов мне начинает казаться, что он пахнет соленой водой.

В семь часов я включаю сигнализацию, запираю за собой дверь и спокойно иду к метро с рюкзаком за плечами.

* * *

День такой, какие бывают ранней весной, когда кажется, что за поворотом уже лето. На арендованной машине я еду вон из города, против основного потока; на мне темные очки. За рулем я в своей стихии, машина слушается. Надо было взять с собой свою музыку, но это единственное «но»; по радио передают софт-рок, сойдет. Я подпеваю, меня распирает жажда деятельности. Я знаю, как нужно поступить. И знаю, что подвергаю себя риску. Конечно, знаю. Щуплая черная фигура с капюшоном мне не друг. В этом смысле помощник прав. С другой стороны, мне нужно узнать, что произошло. А там будь что будет. Я еду вдоль Тюри-фьорда, дорожное полотно передо мной освещено солнцем. К каменистому склону на противоположной от фьорда стороне лепятся голые березки. Выше, где лес кончается, еще не сошел снег.