Терапевт

Тарелкой, которая стоит на столе, пользовались: на ней остались крошки. На дне раковины — капельки воды. Вдоль кромки пустого молочного стакана, стоящего рядом с тарелкой, осталась белая полоска. На стекле выше полоски едва заметна роса, словно стакан наполняли только что, словно он все еще хранит холод от молока. Большим пальцем надавливаю на хлебную крошку на тарелке, ощущаю ее колючую хрупкость. Рядом лежит кусочек сыра. Я и его трогаю большим пальцем. Сыр мягкий, податливый. Он не подсох, на нем не выступила влага. Холодный, будто его только что вынули из холодильника. Я жму на него, притискиваю к тарелке.

Надо убираться отсюда. Схватить рюкзак и поскорее мотать. Но я стою возле стола как приклеенная, не отводя взгляда от этих крошек. Тело отяжелело; чтобы сдвинуть его с места, требуются невероятные усилия. Или, может быть, просто это мгновение так быстро пролетает… Пока я раскачиваюсь, уже поздно.

В тишине между стенами звонко разносится металлический звук: это щелкнул замок в спальне сыновей.

* * *

Бежать поздно. Слышатся шаги по длинному коридору. Мгновение все тянется, не кончается. Я стою в кухонном уголке, спиной к столовой, и просто жду.

Шаги останавливаются у меня за спиной. Я слышу дыхание, неровное и торопливое, потом она говорит:

— Повернись.

Поворачиваться к ней мне не хочется, но ослушаться я не могу. Двигаюсь как можно медленнее; вижу на стертом паркете ее ноги в носках, рукава джемпера, обтрепанные по краям, браслет с маленькой серебряной бусиной, руки, обхватившие что-то металлическое, светлые волосы, собранные в хвост. Удивлена ли я? Не знаю, кого я ожидала увидеть. Мой мозг слишком медлителен.

— Вера? — выговариваю я; звучит как вопрос, будто я не вполне верю в происходящее.

Мы стоим лицом друг к другу, не сводя друг с друга глаз. Вера сосредоточена. Челюсти напряжены. Она медленно поднимает руки. В руках револьвер. Я не могу быть стопроцентно уверена, но он похож на револьвер старого Торпа. Увидев его, я холодею, не знаю почему; на меня раньше никогда не направляли оружие, и это леденящее чувство не похоже ни на что, пережитое мною до сих пор. Словно я погружаюсь в студеное горное озеро. Только ощущение идет изнутри.

— Вера? — снова спрашиваю я.

Не отвечает. Губы сжаты. Я замечаю все мелкие подробности ее внешности; никогда еще я никого не разглядывала так внимательно. На висках из прически выбились завитки. Щеки пылают, так сведены челюсти. Отметина возле носа — похоже, след от прыщика; она ведь уже давно там, наверное, как же я ее не замечала? Ногти на обхвативших револьвер пальцах обкусаны под корень; я вижу их краем глаза, потому что не в силах смотреть прямо на револьвер: это все равно что смотреть на солнце.

Но она целится в меня. Я вижу. Это не пустая угроза, не выходка ради привлечения внимания. Она сосредоточена на том, чтобы правильно навести оружие, чтобы я оказалась точно на линии огня. Ей всего восемнадцать. Школьница.

Не представляю себе, зачем ей нужно убивать меня.

— Подожди, — говорю я.

Протягиваю к ней руку. Хочу что-то сказать. Остановить ее. Помочь нам выпутаться из этой ситуации.

— Не двигайся, — говорит Вера.

Тон резкий; какое в ней иногда проскальзывает ожесточение — «у вас друзья есть вообще?» Я отдергиваю руку. Она решилась. Взводит курок. Серебряный браслет на запястье соскальзывает под рукав джемпера.

Вот сейчас мне нужно проявить смекалку. Показать себя взрослой. Терапевтом. Найти к ней подход, произнести нужные слова. Попасть в точку. Разумеется, выход имеется. Я найду эти слова, достучусь до нее. Набираю в легкие воздух…

— Нет, — говорит она, опередив меня. — Сегодня никакой болтологии, к чертовой матери.

Сосредоточенно прицеливается. Прищуривается. Челюсть подрагивает. И она тоже боится, наверняка или уж во всяком случае нервничает, но не хочет, чтобы ей помогли выйти из этого состояния. Особенно чтобы я помогала. Она умнее всех, ей никто не нужен.

Я дышу все более часто, более поверхностно. Знаю: нужно что-то сделать. Апеллировать к ее сочувствию, к человеку, скрывающемуся за оружием. Но я в полном смятении. Не могу подобрать слова. Не могу думать, когда на меня направлен револьвер. Колени подгибаются. Я такая маленькая… Мне нечего сказать.

— Вера, — повторяю я.

Что же делать. Неужели конец? Я закрываю глаза.

Суббота, 14 марта: ожидание и догадки

Я резко просыпаюсь. Ноет в затылке. Я и не заметила, как заснула. Чувствовала жуткую усталость, прилегла на неудобный диван… Настенные часы возле двери показывают 00.10. Уже суббота, если быть точной. Я лежала, вывернув шею, неловко пристроив голову на подлокотник. Неидеальная поза для сна. Но я провела в этом помещении почти десять часов. Пробовала спокойно сидеть на диване, пробовала откинуться в кресле, пробовала топтаться по комнате, потягивалась, ложилась на диван.