Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

Понимаете, формально говоря, Вудхаус — это, конечно (под оккупацией был человек), вообще бегство от кошмаров XX века, но это бегство в такой сироп… Я не могу эту карамель читать. Я помню, что с Натальей Леонидовной Трауберг, Царствие ей небесное, у меня были долгие споры на эту тему. Она как раз очень любила Вудхауса и говорила, что это ангел. Мне кажется, что у ангела должен быть более высокий и более трагический, что ли, взгляд на вещи. Понимаете, я всегда проверяю по степени удовольствия, которое доставляет текст. Я могу себе внушить, что то или иное произведение прекрасно, но если оно мне не доставляет удовольствия… Даже дело не в удовольствии — я просто не могу это читать. Я это в себя заталкивал, по замечательному сравнению Виктории Токаревой, как «несолёный рис». Я не могу читать это.

«Артур Конан Дойль отметился в вашей жизни?» У-у как он отметился в моей жизни! Я в семь лет прочёл «Собаку Баскервилей».

«Кому бы из актёров-современников вы бы доверили записать свои аудиокниги?» Знаете, он бы никогда не взялся, но мой любимый голос — это Ливанов (к вопросу о Конан Дойле и Шерлоке Холмсе). Я очень люблю этот голос, но, конечно, у него другие проблемы.

«Насколько велика потеря для нашей и мировой литературы ранний уход Пушкина и Лермонтова? Возможно, они искали смерти, но как творцы они много унесли с собой или нет?»

Если верить предсмертным словам Пушкина, у него очень много было замыслов. Он, так сказать, был подсечён на взлёте. И я думаю, что если бы замышленный им «побег в обитель трудов и чистых нег» удался, то мы получили бы великую прозу. Всё-таки «Русский Пелам», замечательный роман, был задуман, была задумана и почти написана «История Петра [Первого]», были задуманы и новые пьесы. Я думаю, что он действительно подарил бы нам творения истинно шекспировской мощи.

Что касается Лермонтова, то про него Толстой сказал: «Если бы этот мальчик прожил ещё десять лет, нам всем нечего было бы делать». Лермонтов собирался писать историческую трилогию времён Екатерины и заканчивать её 1805 годом. Так что план «Войны и мира» носился в воздухе, просто Толстой первым нашёл форму для этого произведения, точнее, позаимствовал её у Гюго, радикально переосмыслив. Я очень люблю детям задавать вопрос: «Почему Толстой придумал «Войну и мир» в 1856 году, а писать начал в 1863-м?» Потому что в 1862-м вышли «Отверженные», и он понял, как надо писать исторический роман. Другое дело, что, конечно, «Отверженные» гораздо слабее «Войны и мира», но ничего не поделаешь — форма свободного романа там найдена.

Лермонтов был на пути к этому, тем более что роман в повестях, роман в новеллах им был уже освоен — довольно радикальный, абсолютно революционный жанр. И я думаю, что если бы он прожил ещё пять-шесть лет… Ну, насчёт пяти-шести тоже трудно сказать, потому что всё-таки ужасный период безвременья, период малописания — страшные 1840-е годы, заморозки, которые убили его в самом начале. Не зря Николай [Первый] сказал «собаке — собачья смерть» о нём. Я думаю, что Лермонтов, может быть, по-настоящему развернулся бы в начале 1850-х, когда повеяло чем-то таким. А так… Понимаете, для него была бы страшная проблема — пережить так называемое «мрачное семилетие» [1848–1855 гг.], последние годы Николая. Пушкин имел какие-то адаптивные механизмы, а этот был абсолютно без кожи. Если уж он в 1841 году не выжил, и фактически это было искание смерти… Но я думаю вполне серьёзно, что мы ещё прочтём то, что он написал, потому что, я думаю, ничто не пропадает, ничто не исчезает, и смерть — это далеко не всё.

«Есть ли в кино для вас эпизод или диалог, который вы пересматриваете или просто возвращаетесь к нему мысленно?» Да. Мой любимый диалог в кино: (это, кстати, [Наталью] Рязанцеву, автора этого диалога, всегда ужасно раздражает, потому что она говорит: «Мы это писали для того, чтобы выбросить это из картины»): «Чужие письма читать нельзя». — «А почему нельзя?» — «Нельзя — и всё».

Мы вернёмся к этому разговору через три минуты.

РЕКЛАМА

Д. Быков― Продолжаем разговор. Дмитрий Быков, «Один» в студии, и 300 вопросов…

«Какие фильмы эпохи советского застоя произвели на вас наибольшее впечатление? У меня, например, это был фильм «Пацаны»».

Только что отсюда ушла Лена Коренева, мой кумир абсолютный. И, конечно, «Ярославна, королева Франции» была для меня поразительным шоком — и не только потому, что там звучали великие песни Кима и Дашкевича: «Барон Жермон», «Жажда усталых полей [коней — прим.]», «На престоле добрый король сидит» и так далее. Мы же с магнитофонами ходили в кино на эту картину! И не только потому, что там была изумительная Коренева, мой идеал — и тогдашний, и нынешний (наряду с [Верой] Глаголевой). Просто это был очень нестандартный подход к истории, очень живой. Это [Игорь] Масленников же снимал, я очень его люблю.