Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

Из других фильмов, сильно на меня подействовавших… Кстати говоря, из польского кино (мы же говорим о социалистическом вообще) на меня такое впечатление произвело «Дело Горгоновой» Януша Маевского, что я пересматриваю эту картину до сих пор постоянно. Я её посмотрел примерно лет двадцать спустя — и оказалось, что я её помню практически покадрово. И я думаю, нас таких много. Это детектив без разгадки, к тому же детектив документальный. Очень страшный. В каком-то смысле не менее страшный, чем «Перевал Дятлова». Там совершенно великая роль Эвы Далковской, но дело даже не в этом. Очень страшная действительно картина. Музыка прекрасная. Ну, это всё гениально. Маевский — очень хороший режиссёр. Он у нас известен благодаря «Локису», но он много чего наснимал. Одно время он был лидером вообще польского Союза кинематографистов.

Что касается советских фильмов. Я очень любил Ричарда Викторова, космическую дилогию — и «Отроков [во Вселенной]», и «Москву — Кассиопею». Кстати говоря, и «Большое космическое путешествие» с замечательной песенкой [Алексея] Рыбникова и [Игоря] Кохановского, вот этой: «Как будто по ступенькам…» — до сих пор слёзы вообще подкатывают! И как хотите, ребята, а на меня очень сильно подействовало «Вам и не снилось…», очень сильно: и [Татьяна] Аксюта с [Никитой] Михайловским, Царствие ему небесное, и тоже гениальная музыка, и в переводе [Аделины] Адалис стишки из тагоровского романа, из «Последней поэмы». Ох как я это любил! Это было выдающееся кино! Старик [Илья] Фрэз… Это было грандиозно!

А из таких серьёзных фильмов мне очень нравилось то, что делал Виктор Титов. «Вальс» мне нравился чрезвычайно. Я совсем ребёнком его увидел, но мне здорово понравился. И, конечно, «[Здравствуйте], я ваша тётя!» и «Открытая книга». Титов был интересным кинематографистом. Я надеюсь, что его имя не будет забыто. [Валерий] Лонской, как-то на меня «Летаргия» произвела очень сильное впечатление с [Андреем] Мягковым. «Летаргия» — диагноз, поставленный эпохе. Этот фильм шёл каким-то пятым-восьмым экраном, но у нас он шёл. Подростковое кино было хорошее. Я вообще любил советское кино. «Ключ без права передачи» — конечно! [Георгий] Полонский какую написал историю!

[Андрея] Ростоцкого я очень любил. Нет, вообще хорошее было время. «Доживём до понедельника» — это фильм, который во многом просто определил моё мировоззрение. Я должен вам сказать, что пока мне Игорь Старыгин не объяснил, про что картина… А он играл там, помните, страшно противного Костю. Он очень точно мне сформулировал: «Этот фильм о том, как учитель истории не может больше преподавать эту историю». Великое кино абсолютно, очень глубокое.

Хороший вопрос: «Согласно вашей периодизации отечественной истории, после текущего заморозка обязательно должна начаться оттепель. Вопрос в том, как будет происходить этот переход».

Я не уверен, что мы сейчас переживаем конец заморозка. Мы переживаем пик заморозка, и после этого заморозка… Он обычно разрешается внешним конфликтом, внешним катаклизмом. Уже этот катаклизм подбирается со всех сторон. Уже была попытка Новороссии. Будет, видимо, Сирия. (Очень мне понравилась широко распространяемая в Интернете песня «Гляжу в озёра Сирии».) Много мрачного приходит на ум. Без внешнего конфликта такие ситуации не разрешаются. А почему это так? Вот об этом собственно и мой роман «Июнь», который я заканчиваю. В чём там история, как мне кажется? Придётся делать долгий экскурс, ребята. Не хочу я вас этим всем грузить, но ничего не поделаешь.

Короче, я очень люблю валить студентов вопросом: «Поэма без героя» Ахматовой написана в сороковом году (большая её часть), а в тринадцатом году происходит её действие — что роднит эти годы? Если студент догадывается, что это два предвоенных года, тогда он понимает, про что «Поэма без героя». «Поэма без героя» про то, как расплатой за частные грехи является общая катастрофа, про то, как люди забывают мораль… А история гибели [Всеволода] Князева — это, конечно, история тотального аморализма: любовник одного поэта, любовник другой поэтессы, любовник третьей актрисы, стреляющийся из-за того, что он запутался. И все они… «Все мы бражники здесь, блудницы». «Уверяю, это не ново… // Вы дитя, синьор Казанова…», — это всё переосмысление тринадцатого года. Все эти детские грехи наказываются страшной взрослой расплатой. Вот о чём поэма. Ну, это один из её слоёв.

Так вот, мне кажется, что массовое забвение морали, которое происходит во времена тоталитаризма… А мы с вами уже говорили о том, что тоталитарность морали никак не способствует. Этот массовый отказ от нравственности можно выправить только войной.