Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015 полностью

Всё, что писал тогда [Александр] Дворкин, было для меня абсолютным бальзамом по сердцу. И я вообще уверен, что «Сектоведение» — одна из величайших, важнейших книг девяностых и нулевых годов. Поэтому мне эти претензии совершенно не по адресу. А то, что действительно тогда за духовность принимали всё что угодно — да, была такая глупость. Ну, ничего не поделаешь. Точно так же в первые годы советской власти к большевикам примазалось множество всякой ерунды.

«Как вы относитесь к Густаву Майринку?» Как вам сказать? Это тот редкий случай, когда понимаешь, что не моё, но хорошо. «Голем» — роман, в котором я всегда путаюсь. Я не могу понять, что там происходит, он очень путаный. Но меня восхищает атмосфера — вот эта атмосфера бесконечного дождя, еврейского местечка, таинственных кабалистических историй, вот этот страшный глиняный чувак, который там сидит. Нет, здорово! Я не читал «Вальпургиеву ночь» толком, не перечитывал её лет с пятнадцати-шестнадцати (ещё в старых каких-то изданиях), но «Голема» я перечитываю довольно регулярно.

Я рискну сказать: что такое Майринк на фоне Перуца? О Перуце знают единицы. Ведь Лео Перуц… Ребята, если кто-то действительно… Тут просят меня порекомендовать книгу, от которой не оторваться. Если действительно есть книга, от которой не оторваться, то это «Маркиз де Болибар». Вот это сюжет! Вот он придумал! Не зря Перуц был математиком. Он с математической точностью придумал сюжет. Там трюк такой, что сама судьба сводит приметы, события, и так точно они нанизываются, что события происходят. Но там математически точно выстроена фабула, что именно эти три приметы должны совпасть — чёрный дым и ещё что-то (сейчас не вспомню). «Маркиз де Болибар» — это действительно гениальная книга. И «Прыжок в ничто», конечно, замечательная вещь. Но самое лучшее — это «Мастер Страшного суда». Я думаю, что «Мастер Страшного суда» — это один из величайших готических романов, вообще написанных в XX веке (готических именно в смысле мрачности мировоззрения). Но Перуца кто знает? Перуца знают десять человек каких-то. Ну, двадцать. Ну, тысяча. Это, конечно, стыдно.

«Что вы думаете по поводу книги Анны Немзер «Плен»?» Я не думаю, что стоит человеку, не видевшему войны (во всяком случае, не участвовавшему в Великой Отечественной), о ней писать. Или уж надо тогда участвовать в какой-то другой войне, как Толстой участвовал в Крымской. Но Анна Немзер — очень талантливый человек. «Плен» — очень мастеровитая повесть, она мастеровито написана, на удивление профессионально, — что, наверное, естественно для дочери известного литературного критика [Андрея Немзера], которая с детства растёт в литературной среде и много читает. Пока я вижу именно эту мастеровитость. Ничего уничижительного в этом определении нет. Истории, там изложенные, безусловно, могли быть, но запаха их я не чувствую. Я не чувствую того личного опыта, который может всё в одной детали передать. Но мне нравятся там авторские отступления. Вообще Анна Немзер будет хорошим писателем. Я думаю, что когда-нибудь громкость литературного имени Немзеров будет связана именно с ней, а не с отцом (хотя отец тоже большой молодец).

«Интересно ваше мнение о творчестве Ника Кейва». Если вы имеете в виду «И узре ослица Ангела Божия», то мне когда-то эта книга показалась очень искусственной — искусственно мрачной, искусственно навороченной, — но страшно талантливой, как и всё, что делает Кейв.

«Почему «Эхо» не перепечатало ваш последний [стих с «Собеседника» про Жириновского?]» Не знаю. Это они сами без меня решают.

Про Мариенгофа сказал.

«На мой непросвещённый взгляд, вы не поняли «Суринам»». Ну, не понял — так не понял. Во всяком случае, мне… Тут советуют почитать Талмуд. Гностицизм… Ребята, трогательна вообще ваша уверенность в том, что ничего я об этом не знаю. И потом, я дружу с автором «Суринама» [Олегом Радзинским]. О чём мы говорим? Я довольно много с ним говорил об этой книге. Если вам кажется, что вы лучше её понимаете, то и дай вам бог здоровья.

«Я задавал вам вопрос о богатстве, а вы его проигнорировали». Ребята, я не могу отвечать на всё. «Если богатство — это хорошо, то почему человек, получивший богатство, настолько меняется в худшую сторону?» Я не говорю, что богатство — это хорошо. Я просто говорю, что бедность ещё не гарантирует вам моральности.

«Как вы относитесь к [Сэмюэлу] Беккету?» А вот это тот случай, когда я не понимаю и не люблю. Это не моё, совсем не моё. Прозу Беккета я никогда не мог читать — ну просто не идёт.

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия