Царь и схимник

– А сей час мы исполним казачью песню «Ездил Белый русский Царь», посвященную нашему царю-батюшке Александру Благословенному.

Певчие затянули любопытную историю о победоносном походе русской армии на Париж. Федор Кузьмич, слушая, даже прослезился. Потом подозвал регента и сказал:

– Зря ты, брат мой во Христе, не поминаешь в песне Кутузова. Без него нам не побороть было бы французов. Царь Александр этому полководцу сначала завидовал. Но когда французы подходили к Москве, он припал к мощам Сергия Радонежского, долго со слезами молился и услышал ангельский голос Александра Невского, который приказал ему: «Иди, Александр, дай полную волю Кутузову, да поможет ему Бог изгнать из Москвы французов». Так что поминать Кутузова надо обязательно…

В тот день Сашенька, провожая старца до дома, по дороге спросила его:

– Откуда, батюшка, ты знаешь, что сказал святой Благоверный князь Александр Невский царю Александру?

– А как бы без помощи своего ангела-хранителя мог справиться русский царь Александр I с нашествием басурманов? Без помощи ангела-хранителя мы, девонька, в этой жизни ничего не значим, хотя каждый мнит себя Сыном Божьим.

Придя домой, старец отпустил Александру, а сам прилег на широкую деревянную скамейку, покрытую льняной простыней. Федор Кузьмич привык спать на таком ложе, и оно не казалось ему неудобным. Во сне он опять встречался с преподобным батюшкой Серафимом и вспоминал тех, кто помог Кутузову разгромить басурманов.

– …Я уже два с половиной года у вас, батюшка, а все еще в послушниках хожу, – подступил Александр к Серафиму Саровскому. – Моя жена, Елизавета Алексеевна, уже преставилась. А ведь молитвенник должен обрести уверенность в себе, чтобы ничто не мешало молитвам, возносимым Господу. Монашество хочу принять, ибо грехов на мне столько, что век не отмолить!

– Монашество через смирение приходит, чадо, – отвечал старец. – А ты хочешь все сразу – и дело с концом, хоть отходную читай. Нет, брат, дело не в том, сколько раз на дню ты Богородичен тропарь споешь или сколько кафизм прочтешь.

Вспомни Иисусову молитву: перед храмом Божьим стоял мытарь, всю свою жизнь отнимающий у людей деньги, и фарисей, которому мытарь отдавал все отнятое до последней лепты. «Спасибо, Господи, что Ты любишь меня! – вскричал фарисей. – И что избавил меня от такой доли, как у этого… – фарисей плюнул в сторону мытаря и продолжал: – Я Тебе, Господи, всегда десятину отдаю и думаю, что Ты поддержишь меня в благих начинаниях».

Мытарь, стоя рядом с фарисеем, не мог найти себе оправданий. Он знал, что хоть и не для себя отнимает деньги у братьев своих, а только иногда лишает их последней надежды не умереть с голоду. Мытарь знал свои грехи, но искренне хотел покаяться перед Богом и бросить мытарство, поэтому ничего и не мог сказать, кроме как: «Господи! Прости меня грешного!»

Как думаешь, послушник, кому поможет Господь?

– Батюшка! – послушник упал перед старцем на колени. – Батюшка! Вы же знаете мой грех, который не прощается ни в этой жизни, ни в Царствие Небесном. Но как я могу с чистым сердцем молиться Господу нашему, коль не заслужил пострига?

– Ох, чадо, – отмахнулся отец Серафим. – Кабы дело было только во мне, то я давно бы тебя зачислил в братию нашу, ибо монастырь наш хоть и женский, да мужские руки всегда надобны. Сам-то не жалеешь ли о Петербурге?

– Нет, батюшка, не жалею! – мотнул головой послушник. – Мой брат Николай весомо справился со смутьянами. Я бы так не сумел.

– Это не злодеи были, – тяжело вздохнул старец. – Пройдет более, чем полвека, когда настоящие злодеи поднимут свою голову… Произойдет гибель многих верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних… Православная вера будет попрана. Архиереи и другие духовные лица отступят от чистоты и равнославия, и за это Господь тяжко их накажет…[92]

Мне, убогому Серафиму, от Господа Бога положено жить гораздо более ста лет, но так как к тому времени архиереи так онечестивятся, что нечестием своим превзойдут архиереев греческих во времена Феодосия Юнейшего[93], так что главнейшему догмату веры Христовой и веровать уже не будут. И Господу Богу богоугодно будет взять меня, убогого Серафима, до времени от сея превратной жизни и по сем воскреснуть. И воскресение мое будет, аки семи отроков в пещере Афонской во дни Феодосия Юнейшего[94]

.

– Отец мой, – взмолился послушник. – Ежели вы покинете меня здесь, то как же мне молиться за Родину нашу без наставлений духовника моего?

– Все будет, как Господу нашему угодно, – возразил старец. – Но ты, чадо, научись пока на исповеди не скрывать от духовника о делах своих. Иначе и молиться не научишься.

– Да как же так! – смутился послушник. – Я ничего от вас, батюшка, не скрывал, и скрывать не собираюсь. В Таганроге я сделал все, как вы благословили.

– А что ж не поведал о том, что по дороге в Таганрог заезжал в столицу Донского казачества Новочеркасск?

– Да, было дело. Но откуда вы…? – послушник испуганно перекрестился. – Я не думал, что сие посещение упоминать надобно.