Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Все это приведено лишь для того, чтобы показать, насколько схематично и лживо рисовался в СССР облик митрополита Антония. А ведь настоящая цитата относится к году празднования тысячелетия Крещения Руси! Кстати сказать, в том же 1988 г. Московская Патриархия выпустила два тома «Очерков истории» Русской Православной Церкви, в которых, очевидно по идеологическим соображениям, о дореволюционной деятельности митрополита Антония практически ничего не говорилось (если не считать упоминания его имени в списке «выдающихся ученых и церковных деятелей» — Преосвященных Антония (Вадковского), Тихона (Беллавина), Сергия (Страгородского) и Арсения (Стадницкого), высказывавшихся за восстановление Патриаршества²). Называя владыку «выдающимся» и даже приводя слова современников о нем как о «самом умном» архиерее

³, церковные авторы советского времени предпочитали сказанного не пояснять.

Разоблачать что бы то ни было — дело неблагодарное. И не только потому, что разоблачая обман, исследователь тем самым вынужденно его воспроизводит. Важнее отметить иное: мифы живут самостоятельной жизнью и мифотворцам правда так же не нужна, как не нужна она идеологическим спекулянтам. Понять логику мифа более важно. В нашем случае логика достаточно очевидна: доказать, что «враг Советской страны» всегда был врагом «демократии и прогресса», — разумеется, в советском их понимании. Не соглашаясь ни в чем с набором и интерпретацией приведенных Гордиенко и Комаровым фактов, хотелось бы отметить, что по сути

советские «воинствующие атеисты» были правы: митрополит Антоний, действительно, был активным врагом всего того, что приветствовали большевики-ленинцы. Он, действительно, был искренним монархистом и православным «традиционалистом». Причем монархия не мыслилась им без Православия и вне его.

Говоря о Православии, он всегда выступал поборником Соборного устроения Церкви, возглавляемой Патриархом. Этому он посвятил свой богословский дар и публицистический талант.

Давно замечено: чтобы нарисовать адекватный социально-психологический портрет, необходимо показать не только то, кем был человек, но и кем он не был и с кем он не был.

Для того, чтобы вернее в этом разобраться, правильно, думается, обратиться к комментариям на слова Откровения святого Иоанна Богослова, обращенные к Лаодикийцу: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3, 15–16). По словам комментатора, «не холоден» означает совершенно непричастного божественной благодати члена христианского общества, «не горяч» — неистинность христианина. «Тепловатый, — говорит православный комментатор Откровения, — ни истинный христианин, ни закоренелый язычник, ни явный грешник; он равнодушен к православному учению и к нечестивым ересям. Тепловатый находится в состоянии забывчивости, самообольщения, духовного сна и потому не видит и не чувствует опасности своего положения»⁴. Митрополит Антоний никогда не был ни «холодным», ни «тепловатым», — он всегда был горячим, порой настолько, что эта горячность воспринималась современниками как проявление «фанатизма» и политического максимализма. Это и обусловило, как мне кажется, появление достаточно жестких характеристик владыки, принадлежавших близким ему по политическим взглядам глубоко религиозным современникам. Яркий пример — характеристика владыки, данная церковным публицистом генералом А. А. Киреевым. «Познакомился с Антонием Еписк[опом] Волынским, — писал генерал в мае 1902 года. — Несомненно, это живой человек, умный, знающий. Но хотя он признает вполне и безусловно, что наше богословие XVII века испытало тлетворное влияние римской схоластики, что Киевский период, давший нам „форму“ богословия, его схему, ввел в нее и много римских заблуждений, <…> что о Filioque не стоит спорить, раз оно мнение, а не догмат, но, прибавил он, что Запад, а стало быть и вышедшее из него старокатоличество — ересь, что правильно бы было как делают греки, перекрещивать католиков, или, по крайней мере, принимать их в общение как еретиков, напр[имер] Ариан, по 3-му чину. На мое замечание, что ведь наша Церковь признает таинства совершенные Рим[ско] Католической] Церковью: „Да, да! Знаю, но напрасно!“ Я был озадачен. <…>

Прав [протопресвитер И.] Янышев, писавший мне про Антония, что он человек, для которого все не схимонашеское — дьявольское наваждение. Он дошел до того, что считает все каноны — обязательными!!! чуть не догматами. Да ведь я на основании канонов (конечно не догматических) уличу 9/10 нашего духовенства и мирян в ереси! Как он этого не понимает?!»⁵