Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Владыка, конечно же, видел и понимал церковную жизнь не хуже А. А. Киреева, однако как православный богослов считал необходимым называть все своими именами. Удивление его максимализмом достаточно скоро нашло у генерала объяснение — в указании на особое отношение владыки к монашескому служению. Это особое отношение — причина, согласно логике А. А. Киреева (и, очевидно, придворного протопресвитера И. Янышева), «непонимания» епископом реалий церковной жизни. Насколько «не понимал» эти реалии вл. Антоний можно будет убедиться на других примерах, в данном же случае стоит обратить внимание на монахолюбие владыки, ни для кого не являвшееся секретом. Признанный апологет ученого монашества, епископ Антоний считал необходимым всячески поддерживать пострижения в среде студентов и выпускников духовных академий. То, что современники называли «эпидемией пострижений», справедливо критикуя их частные негативные результаты, на самом деле не должно напрямую связываться с именем Волынского архипастыря⁶.

Еще в 1889 году, задолго до епископской хиротонии, о. Антоний опубликовал в столичном академическом журнале «Церковный вестник» (№№ 29, 30) статью под характерным названием «О монашестве ученом», в которой постарался объяснить, как должно понимать долг инока, вышедшего для христианского делания из стен монастыря — на пастырскую ниву. По мнению о. Антония, как жизненный принцип

, монашество заключается в том, чтобы ставить единственной целью созидание своего внутреннего человека. «Вопрос о совмещении монашества с пастырством, естественно, возникает потому, — писал он, — что пастырство есть деятельность общественная, требующая от пастыря и духовного участия в жизни мирян, и постоянного внешнего соотношения с людьми, а монашество ставит своею единственною целью внутреннее самовоспитание, средством же к нему уставы предлагают уединение и отрешение от мирских людей и дел»⁷

. В чем виделось автору разрешение этого видимого противоречия, тем более, что, по его же собственному мнению, оторванный от монастырской среды и постоянно отрываемый от возможности полюбить какое-либо иное церковное учреждение, ученый монах подвергался искушению полюбить только самого себя?⁸

Прежде всего, о. Антоний замечал, что пастырской деятельности, оторванной от внутренней жизни, нет: есть лишь пастырская совесть. «Как пустынник забыл весь мир и смотрит лишь на Бога и на созидание своего внутреннего человека: так и для пастыря существует только одна цель жизни — созидание своего внутреннего человека, но не в себе только, айв пастве. Всю паству свою заключает он в свою совесть и духовно отождествляется со всеми ему порученными от Бога душами»⁹

. Исходя из данных установок, о. Антоний без логических противоречий приходил к заключению о том, что пастырское делание, понимаемое по отечески, не может вредить духовному возрастанию монаха: ученый инок «преоборает страсти» ради спасения многих душ. Если же говорить об опасностях, вызываемых соприкосновением с «миром», то от искушений не застрахован и насельник обители: «чувственность притягивает его симпатии к украшению келий, мелочному лакомству и проч., а честолюбие находит пищу в повышениях по монастырской иерархии»¹⁰. О. Антоний был категорическим противником внешнего, юридического понимания того и другого подвига, т. е. пастырства и монашества.

Митрополит Антоний (Храповицкий)