Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

В Высочайшем указе от 12 декабря 1904 г., как и в манифесте от 26 февраля 1903 г., обращает на себя внимание тот факт, что от властей, «с делами веры соприкасающимися» требовалось прежде всего соблюдение буквы закона, ненарушение ранее принятых положений. Появление подобных актов свидетельствовало о серьезной заинтересованности правительства в разрешении «религиозного вопроса» в империи. Разумеется, вопрос этот не мог быть разрешен без реформы Православной Церкви. Ни для кого не было секретом, что вопрос «о раскольниках» напрямую связан с судьбой Церкви. Еще 23 сентября 1904 г. в письме К. П. Победоносцеву Николай II отметил, что «обсуждение такого исторического и государственного дела, как дело о расколе вообще, не может быть сделано помимо Церкви. Тут само собою, — продолжал далее самодержец, — возникает мысль о Всероссийском Церковном Соборе, мысль о котором давно уже таится в моей душе. Мне кажется, что только Собор может разрешить этот вопрос»¹⁴

. Не имея возможности в настоящей статье подробно рассматривать попытки разрешения «старообрядческого вопроса»¹⁵, стоит подчеркнуть лишь то, что изначально он анализировался именно светской властью — Комитетом Министров, в компетенцию которого входило обсуждение всех пунктов указа 12 декабря¹⁶

, следовательно, и вопроса о веротерпимости. Пересмотр узаконений о правах раскольников и лиц инославного и иноверного исповедания, проводимый государственными властями, можно считать также и началом первых робких попыток сдвинуть с мертвой точки вопрос о церковной реформе, что предопределило конфликт главы ведомства православного исповедания с членами Святейшего Синода, прежде всего с первоприсутствующим — митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским), который разразился весной 1905 г.

Таким образом, вопрос о пересмотре положения Православной Церкви в Российском государстве благодаря именно светской инициативе был поставлен в практическую плоскость, исходя в первую очередь из задач «государственной целесообразности»¹⁷, а уже потом — из необходимости переустройства церковного управления согласно канонам.

Указ «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. подвел черту в жизни Церкви, сняв один из барьеров на пути к хотя бы частичному разрешению вопроса о «свободе совести»: с тех пор разрешалось отпадать «от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение»¹⁸

, что ранее законом не разрешалось. И хотя указ ничего не говорил об отпадении от Православия в какую-либо другую нехристианскую религию (исключение в этом случае составляли «лица, числящиеся православными, но в действительности исповедывающие ту нехристианскую веру, к которой принадлежали они сами или их предки»¹⁹), он был вехой в истории церковно-государственных отношений империи, знаменовав собой в определенном смысле новый взгляд светской власти на религиозную политику в изменившихся условиях все более разраставшейся революции²⁰

. После 17 апреля 1905 г. у светской власти уже не было другой альтернативы, кроме продолжения поиска «выхода из тупика», в который попала Церковь в результате ее «огосударствления» и подчинения церковной политики имперской идеологии самодержавия.

Однако этот, проводимый нецерковными властями, «поиск», даже при активном (на первых порах) участии Святейшего Синода не привел ни к каким реальным результатам: чтобы понять, что требовалось изменить в ведомстве православного исповедания, было необходимо установить «пределы свободы инославных, нехристианских от Православных Церквей и отношение к ним властей»²¹. Созданное с этой целью Особое совещание по вопросу о веротерпимости под руководством графа А. П. Игнатьева, по словам С. Ю. Витте, «никаких законченных трудов не сделало» и во время его министерства было закрыто²².

С другой стороны, необходимо было заново переосмыслить полномочия обер-прокурора и установить пределы его власти в свете ожидавшегося тогда Поместного Собора, который должен был восстановить соборное начало в жизни Церкви.