Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II

Понимало ли православное духовенство, что опасность «раскрещивания» русского народа очень велика? Думается, что да. Иначе трудно объяснить столь пристальное внимание церковных публицистов к вопросам неверия, распространившегося в начале XX столетия среди православных империи. Понимание проблемы — уже поиск пути ее разрешения. Не случайно анонимный автор журнала столичной Духовной Академии — «Церковного вестника» — считал главной задачей духовенства нахождение точек соприкосновения, общей почвы с людьми, уклонившимися от постоянного общения с Церковью¹⁸. Правда, каким образом эти точки искать — было не ясно, но симптоматично уже само стремление их искать. Ясным представлялось только одно: вопрос об усилении влияния Церкви на своих «пасомых» требовал перевода в практическую плоскость. Поэтому неудивительно, что именно в революционные 1905–1906 гг. церковная общественность наиболее активно заговорила о необходимости «приподнять» авторитет Церкви и в том числе — о реформировании прихода.

Статистические данные свидетельствовали: уровень преступности рос из года в год: в 1900 г., например, общее число уголовных дел в империи на 48 % превысило аналогичные показатели 1884 г., в то время как население за указанный период выросло на 24–25 %. То, что число краж и грабежей возросло за тот же период на 48 %, а телесные повреждения превысили рост населения на 171 %¹⁹, понималось современниками как свидетельство набиравшего обороты процесса десакрализации личности, вызванного крушением земельного крестьянского хозяйства и являвшегося одним из крупных факторов роста преступности²⁰

. По мнению дореволюционных аналитиков, печальное духовное состояние «трудящейся массы» должно было обязать в первую очередь именно Церковь прийти к ним на помощь. Высказывалось даже предположение, что для духовных и материальных интересов «трудящейся массы» многое значила бы организация ее в автономные приходские союзы²¹. Итак, в приходе хотели видеть тот объединительный центр, который примирил бы различные слои общества и способствовал улучшению криминогенной обстановки в стране.

Революция 1905–1907 гг., как и любое социальное потрясение огромного масштаба, лишь усилила рост преступности, стимулируя всевозможные преступные сообщества и способствуя формированию новых. В эпоху столыпинского «успокоения» побороть социальные последствия вызванных и усиленных революцией преступлений (против порядка управления, краж, религиозных преступлений и т. д.) не удалось. Собственно говоря, постоянные указания в церковной прессе на рост хулиганства и антирелигиозных преступлений — косвенное доказательство этого. Но есть и прямые доказательства. В предвоенное пятилетие число уголовных дел, поступавших в мировые (и иные) суды поднималось до 3,5–4 млн. ежегодно!²² Уголовная статистика показывала, что преобладающее большинство осужденных в прошлом были крестьянами, а преступления против собственности на 9/10 совершали выходцы из «низших классов».

К. П. Победоносцев (обер-прокурор Св. Синода в 1880–1905 гг.)

По мнению советского правоведа С. С. Остроумова, в начале XX столетия (с 1900 по 1913 гг.) преступность в России в среднем ежегодно возрастала на 5,1 %, в то время как ежегодный прирост населения в России составлял тогда 1,7 %. «Значит, темпы роста лишь наиболее серьезных преступлений превышали темпы роста населения ровно в 3 раза!» Каждый год всеми судами страны осуждалось не менее 2 млн. человек²³.