Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И дух мой был сразу поражен очарованием, о почтенные гости мои. Ибо она была поистине как луна в четырнадцатый день появления своего, и уже одним своим ответом на мое приветствие она окончательно похитила мой разум звуком голоса своего, более певучего, чем созвучия лютни; и поистине, вся она была прекрасна, и во всем, со всех сторон грациозна и равно хороша. И это о ней, без сомнения, сказал поэт:

Прекрасная! Когда б она явиласьСреди неверных, все они тотчас жеКумиров бы покинули своих,Чтоб ей одной отныне поклоняться!Когда б нагая на волнах морскихСолено-горьких вдруг она явилась,То все море сделалось бы сладкимЛишь от одних ее медовых уст!Когда бы к христианскому монаху

Она с Востока, чудная, явилась,Наверно он свой Запад бы покинулИ на Восток направил бы свой взор.Когда ее я в темноте увидел,Где лишь глаза ее сияли ясно,Воскликнул я: «О ночь! Что вижу я?Виденьем ли воздушным я обманут,Иль предо мной нетронутая дева,Что ждет еще любовного соитья?»

И когда читал эти стихи, я видел, как она теребила в руке и прижимала к телу своему цветок.

И она сказала мне, испуская грустные и болезненные вздохи:

— Подобно тому, как красивые зубы кажутся очень красивыми, только когда их потрешь ароматическим стеблем, так зебб для прекрасных вульв — то же, что чистящий стержень для молодых зубов. О мусульмане, на помощь! Неужто среди вас больше нет хозяина зебба, который умеет вставать?!

И как только она сказала это, я почувствовал, как мой зебб словно хрустнул, закостенел и поднял одежды, триумфально увеличившись. И на своем языке он говорил красавице: «Да вот же я! Вот!» И я ответил на призыв ее завесы.

Однако она испугалась и спросила меня:

— Кто ты?

И я ответил:

— Тот молодец, чей зебб встал, чтобы ответить на твой призыв.

И без дальнейших церемоний я набросился на нее, и мой зебб размером с руку осторожно задвигался между ее бедер. И когда я закончил забивать третий гвоздь, она сказала мне:

— Еще, о молодец! Глубже! Еще! Сильнее!

И я ответил:

— Да, глубже, госпожа моя! Глубже! Вот так!

После окончания я приветствовал ее пожеланием мира, и она ответила мне таким же приветствием и сказала:

— Ласка, радушие и щедрость да встретят гостя!

И она взяла меня за руку, о господа мои, и усадила подле себя; и молодые девушки с чудными грудями пришли и стали подавать нам на подносах прохладительные напитки, как того требует гостеприимство, изысканные плоды, редкие варенья и восхитительное вино, какое пьют лишь в царских дворцах; и они поднесли нам также розы и жасмины, в то время как душистые кустарники и алоэ, курившееся в золотых курильницах, распространяли вокруг нас свои сладкие благоухания. Потом одна из невольниц принесла ей атласный футляр, из которого она вынула лютню из слоновой кости, и, настроив ее, спела следующие стихи:

Не пей вина, как лишь из рук прекрасныхТы отрока! Ведь если опьяненьеДает вино, то лучший вкус емуПрекрасный отрок придает! Бесспорно,Вино не даст желанного восторга,Коль не цветут на кравчего щеках

Невинные, пленительные розы!

И я, о гости мои, после первых своих успехов ободрился, и рука моя стала дерзкой, а глаза мои и губы мои пожирали ее; и я обнаружил в ней такие необычайные красоты и такие познания, что я не только провел с ней уже оплаченный месяц, но и продолжал оплачивать седовласому старику, отцу ее, один месяц за другим и так далее. И так продолжалось до тех пор, пока вследствие столь значительных трат у меня не осталось более ни одного динария из всех богатств, привезенных мною из страны Оман, моей родины. И тогда, размышляя о том, что я вскоре буду вынужден расстаться с нею, я не мог удержать слез, лившихся целыми реками по щекам моим, и не отличал более дня от ночи.

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что занимается утренняя заря, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И я не мог удержать слез, лившихся целыми реками по щекам моим, и не отличал более дня от ночи. А она, увидав меня всего в слезах, сказала мне:

— О чем плачешь ты?

Я же сказал:

— О госпожа моя, о том, что у меня нет больше денег, ведь сказал поэт: