Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда он стал набавлять одну тысячу динаров за другой, пока не дошел до двадцати тысяч динаров. А я все не отвечал.

Подумать только! И прохожие, и соседи, привлеченные этим странным торгом, толпились вокруг нас в лавке и на улице и громко роптали на меня и делали неприязненные замечания в мой адрес, говоря:

— Нам не следует позволять ему требовать больше за этот несчастный кусок черепаховой чешуи!

А другие говорили:

— Йа Аллах! Тупая башка, бессмысленные глазища! Если он не уступит ему этого куска чешуи, мы выгоним его из города!

Подумать только! А я все еще не понимал, чего от меня хотят. И тогда, чтобы покончить со всем этим, я спросил у чужестранца:

— Да скажи же мне наконец толком, вправду ли ты покупаешь или смеешься надо мной?

Он ответил:

— А ты? Желаешь ли ты в самом деле продавать или насмехаешься?

Я сказал:

— Продавать.

А он сказал:

— Ну так я предлагаю тебе как последнюю цену тридцать тысяч динаров. И совершим наконец торг.

И тогда я обратился к присутствующим и сказал им:

— Я беру вас в свидетели этой продажи. Но хочу сначала узнать от покупателя, что будет он делать с этим куском чешуи.

Он ответил:

— Заключим сначала сделку, а затем я расскажу тебе о свойствах и использовании этой вещи.

Я ответил:

— Я продаю ее тебе.

Он сказал:

— Аллах свидетель.

И он достал мешок, полный золота, отсчитал и отвесил мне тридцать тысяч динаров, взял амулет, положил его себе в карман, глубоко вздохнув, и сказал мне:

— Так это окончательно продано?

Я ответил:

— Продано окончательно.

И он обратился к присутствующим и сказал им:

— Будьте свидетелями в том, что он продал мне этот амулет и получил условленную цену — тридцать тысяч динаров.

И, покончив с этим, он повернулся ко мне и голосом, полным соболезнования и глубокой насмешки, сказал:

— О, ты беднейший их бедных, клянусь Аллахом! Если бы ты сумел твердо держаться в этой продаже, отстаивая ее еще, то я бы вынужден был заплатить за этот амулет не тридцать или сто тысяч динаров, а тысячу тысяч динаров, если не больше.

Я же, о гости мои, услышав эти слова и увидав, что я лишился вследствие недостатка чутья такого баснословного богатства, ощутил сильнейшее потрясение внутри, и вследствие внезапного волнения во всем теле вся кровь отхлынула от лица моего и вместо нее появилась эта желтая окраска, которая и осталась у меня с тех пор и в сегодняшний вечер привлекла ко мне ваше внимание.

И я оставался некоторое время в отупении, но потом сказал чужестранцу:

— Не можешь ли ты теперь рассказать мне о свойствах и пользе этого куска черепаховой чешуи?

И чужестранец ответил мне:

— Знай, что у царя Индии есть любимая дочь, с которой никто на всем белом свете не сравнится красотой, но она подвержена жестоким головным болям. И вот отец ее, царь, испробовав все средства и лекарства, которые бы могли облегчить ее страдания, велел созвать самых мудрых книжников, и ученых, и прорицателей, но ни одному из них не удалось избавить дочь его от головных болей, которые мучили ее.

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И ни одному из них не удалось избавить дочь его от головных болей, которые мучили ее. Тогда я, присутствовавший на этом собрании, сказал царю:

— О царь, я знаю одного человека по имени Садаллах Вавилонец, равного которому нет на всем белом свете, и тем более превосходящего его в знании лекарств от головной боли. И если ты найдешь уместным послать меня к нему, то сделай это!

Царь ответил мне:

— Иди и приведи его!

Я сказал:

— Дай мне тысячу тысяч динаров, кусок черепаховой чешуи темно-красного цвета и, сверх того, подарок.

И царь дал мне все, что я просил, и я отправился из Индии в страну Вавилонскую. И там я спросил о мудром Садаллахе, и меня направили к нему; и я предстал перед ним и вручил ему сто тысяч динаров и подарок царя; потом я дал ему кусок черепаховой чешуи и, доложив ему о цели моего путешествия, попросил его изготовить амулет, всесильный против головной боли. И вавилонский мудрец употребил семь полных месяцев на то, чтобы совещаться со светилами, и наконец по прошествии этих семи месяцев выбрал благоприятный день, чтобы начертать на этом куске чешуи эти полные таинственности, волшебные письмена, которые ты видишь на обеих сторонах этого амулета, который ты мне продал. И я взял этот амулет и возвратился к царю Индии, которому и передал его.

И тогда царь вошел в залу возлюбленной дочери своей и нашел ее, согласно данным приказаниям, по-прежнему привязанной четырьмя цепями, прикрепленными к четырем углам залы, дабы она не могла во время приступов боли убиться, выбросившись из окна. И как только он приложил амулет к челу дочери своей, в тот же миг она была исцелена. И царь, увидав это, возрадовался, как только можно радоваться, и осыпал меня богатыми дарами, и приставил меня к своей особе в числе своих приближенных.

А дочь царя, излеченная таким чудесным образом, привязала амулет к своему ожерелью и больше не расставалась с ним.