Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Ах, нищета нас делает чужимиИ в собственных домах, зато богатствоНам родину создаст и на чужбине!

Вот почему я плачу, о свет очей моих, плачу, опасаясь, что отец твой разлучит меня с тобою.

И она сказала мне:

— Знай же, что когда какой-то из клиентов этого дома доводит себя в этом доме до крайнего разорения, то мой отец обычно оказывает ему гостеприимство еще три дня со всей возможной щедростью, не лишая его любого из привычных удовольствий, но после этого он просит его уйти и больше никогда не появляться в этом доме. Что же касается тебя, мой дорогой, то оставь все опасения на этот счет, поскольку в моем сердце горит огромная любовь к тебе, а потому я найду способ держать тебя здесь столько, сколько ты захочешь. Иншаллах![16] Ведь все мое личное состояние в моих руках, и мой отец даже не знает, сколь оно огромно. Поэтому я собираюсь давать тебе по пятьсот динаров каждый день, то есть цену за ночь, а ты будешь отдавать их моему отцу, говоря: «Отныне я буду платить тебе за каждую ночь день за днем». И мой отец, зная, что ты заслуживаешь доверия, примет это условие; и согласно его обычаю он будет приходить, чтобы отдавать мне сумму, которая мне причитается; а я снова буду давать ее тебе, чтобы ты мог заплатить этим за другую ночь; и так будет продолжаться до тех пор, пока Аллах будет желать этого, и ты не будешь скучать со мною.

Тогда, о гости мои, я в радости своей почувствовал себя легким, как птица, и поблагодарил ее и поцеловал ей руку, и потом я оставался с нею при этом новом порядке вещей в течение целого года, как петух в курятнике.

Но по прошествии этого времени злой судьбе было угодно, чтобы возлюбленная моя в припадке гнева, вспылив против одной из рабынь, больно ударила ее; и рабыня воскликнула:

— Клянусь Аллахом, я нанесу такой же удар твоему сердцу, какой ты нанесла мне!

И она в ту же минуту побежала к отцу подруги моей и открыла ему, как было дело, от начала и до конца.

Услышав речь рабыни, старый Тагер Абуль Ола вскочил и побежал отыскивать меня, тогда как я, будучи еще в неведении всего того, что произошло, находился возле подруги моей, предаваясь приятнейшим любовным забавам; и он крикнул мне:

— Хо! Эй ты!

Я ответил:

— Что прикажешь, о дядя мой!

Он сказал мне:

— Наш обычай здесь таков: когда клиент разоряется, его не лишают всего лишь в течение трех дней. Но ты уже целый год обманным путем пользовался нашим гостеприимством: ел, пил и совокуплялся, к своему удовольствию. — Затем он повернулся к своим невольникам и крикнул им: — Выгоните отсюда этого сына распутника!

И они схватили меня и, совершенно голого, вытолкали за дверь, сунув мне в руку десять мелких серебряных монет и бросив мне старый, заплатанный и весь в лохмотьях халат, чтобы я мог прикрыть наготу свою.

И седой шейх сказал мне:

— Уходи! Я не хочу ни колотить тебя, ни бранить! Но поспеши исчезнуть; ибо если ты, на беду, останешься еще в нашем городе Багдаде, то твоя кровь брызнет выше головы твоей!

Тогда, о гости мои, я вынужден был удалиться наперекор своему влечению, не зная, куда идти в этом городе, которого совсем не знал, несмотря на то что прожил в нем шестнадцать месяцев. И я чувствовал, что на сердце мое тяжело наваливаются все невзгоды мира, а дух мой подавляется отчаянием, печалями и заботами. И я сказал в душе своей: «Как могло случиться, что я, прибывший сюда из-за моря, имея миллион золотых динаров и, сверх того, сумму стоимости моих тридцати кораблей, истратил все свое состояние в доме этого злосчастного старика и вышел от него теперь обнаженным, с разбитым сердцем и оскорбленной душой?! Но нет спасения и прибежища, кроме Аллаха Всевышнего и Преславного!»

И, погруженный в эти грустные мысли, я очутился на берегу Тигра и увидел там корабль, направлявшийся вниз по течению к городу Басре. И я отправился на корабль этот и предложил капитану свои услуги в качестве матроса, дабы этим заплатить за проезд. И таким образом доехал я до Басры.

Там я немедленно отправился на рынок, ибо меня терзал голод, и обратил на себя внимание…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И там я немедленно отправился на рынок, ибо меня терзал голод, обратил на себя внимание одного продавца сластей, который поспешно приблизился ко мне, и, бросившись ко мне на шею, заключил меня в свои объятия, и назвал себя старинным другом отца моего; затем он стал расспрашивать меня, и я рассказал ему, не утаив ни одной подробности, обо всем, что случилось со мною. И он сказал мне:

— Йа Аллах! Так разумные люди не поступают. Что было, то прошло. Что же думаешь ты делать теперь?

Я ответил:

— Не знаю.

Он сказал мне:

— Не согласишься ли ты остаться у меня? А так как ты умеешь писать, то не согласишься ли записывать приход и расход моего товара, получая за это одну серебряную драхму в день, не считая еды и питья?