Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И я согласился с благодарностью и остался у него в качестве писца, записывая приход и расход купли и продажи. И я прожил у него до тех пор, пока не скопил сто золотых динаров.

Тогда я нанял, уже за свой счет, небольшое помещение на берегу моря и стал ждать прибытия какого-нибудь корабля, нагруженного товарами дальних стран, чтобы накупить на скопленные деньги каких-нибудь вещей, пригодных для продажи в Багдаде, куда я хотел возвратиться в надежде найти случай увидеться с возлюбленной моею.

И вот судьбе было угодно, чтобы однажды приплыл издалека корабль, нагруженный теми товарами, которых я ждал; и я, вмешавшись в толпу других купцов, направился к кораблю и поднялся на палубу.

И тогда из глубины корабля вышли двое и, усевшись на стульях, стали раскладывать перед нами свои товары. И какие товары! Что за ослепительный блеск! Мы только и видели, что геммы, жемчуга, кораллы, рубины, агаты, яхонты — драгоценные камни всех цветов. И один из двух продавцов обратился к туземным купцам и сказал:

— О вы, собравшиеся здесь купцы, все это не будет распродаваться сегодня, ибо я еще слишком утомлен морским переездом; я разложил это лишь для того, чтобы вы могли себе представить, что за распродажа будет завтра.

Но купцы стали так упрашивать его, чтобы он согласился начать продажу немедленно, и глашатай принялся выкрикивать о продаваемых каменьях, одно название за другим. И купцы всякий раз надбавляли цену один перед другим, пока цена первого мешочка с драгоценностями не поднялась до четырехсот динаров. В эту минуту владелец мешка, знававший меня некогда на родине моей, когда отец мой стоял во главе торговли Омана, обратился ко мне и спросил:

— Почему же ты ничего не говоришь и не надбавляешь цену, как другие купцы?

Я ответил:

— Клянусь Аллахом, о господин мой, из всех благ мира у меня осталось лишь сто динаров!

И я был страшно смущен, произнося эти слова, и капли слез скатились из глаз моих. И при виде этого владелец мешка всплеснул руками и воскликнул в полном изумлении:

— О аль-Омани, как же случилось, что от такого огромного богатства у тебя осталось лишь сто динаров?

И затем, взглянув на меня с соболезнованием, он проникся участием к моему тяжелому положению и вдруг обратился к купцам и сказал так:

— Будьте свидетелями, что я продаю этому молодому человеку за сто динаров этот мешок со всем, что в нем содержится по части драгоценных камней, металлов и гемм, хотя и знаю, что истинная его стоимость равняется тысяче динаров. Это, значит, будет подарок ему от меня.

И купцы, совершенно пораженные, засвидетельствовали, что они видят и слышат, и купец вручил мне мешок со всем, что в нем заключалось, и даже подарил мне еще ковер и стул, на котором сидел. И я поблагодарил его за его великодушие и, сойдя на берег, направился к ювелирному ряду.

Там нанял я себе лавку и стал продавать и покупать, получая ежедневно довольно значительный барыш. Но среди драгоценных вещей, содержавшихся в мешке, находился кусок черепаховой чешуи темно-красного цвета, который, судя по таинственным письменам в виде муравьиных лапок, начертанным на нем с обеих сторон, был, вероятно, амулетом, изготовленным каким-нибудь мудрецом, весьма сведущим в приготовлении амулетов. Он весил полфунта, но мне было неизвестно ни название его, ни стоимость. И я несколько раз объявлял через глашатая о продаже его, но за него предлагали глашатаю лишь от десяти до пятнадцати драхм. И тогда, не желая все же уступить его за столь ничтожную цену в предвидении случая продать его с большей выгодой, я бросил этот кусок черепаховой чешуи куда-то в угол лавки, где он и пролежал целый год.

Но однажды, когда я сидел в лавке своей, ко мне вошел…

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что занимается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Вот однажды, когда я сидел в лавке своей, ко мне вошел чужестранец, пожелал мне мира и, заметив кусок чешуи, несмотря на покрывавшую ее пыль, воскликнул:

— Хвала Аллаху! Наконец я нашел то, что искал! И он взял этот кусок чешуи и поднес его к губам своим и ко лбу и сказал мне:

— О господин мой, согласен ли ты продать мне это?

Я ответил:

— Согласен вполне!

Он спросил:

— А какова цена?

Я сказал:

— А сколько предлагаешь за него ты сам?

Он ответил:

— Двадцать динаров золотом!

Я же при этих словах подумал — настолько высокой показалась мне эта цена, — что он насмехается надо мною, и сказал с раздражением:

— Ступай себе своей дорогой!

Тогда он подумал, что я нахожу эту цену слишком ничтожной, и сказал мне:

— Даю пятьдесят динаров!

Но я, все более и более убеждаясь в том, что он смеется надо мною, не только не стал отвечать ему, но даже не взглянул на него и сделал вид, что не замечаю более его присутствия и желаю, чтобы он ушел.

Тогда он сказал мне:

— Тысячу динаров!

Подумать только! А я, о господа мои, не отвечал ему; он же улыбался моему молчанию, полному сдержанной ярости, и говорил мне:

— Почему же ты не отвечаешь мне?

И я наконец ответил еще раз:

— Ступай себе своей дорогой!